Корабль-призрак

Амина промолчала. Ей не хотелось ни вызывать недовольство священника, ни говорить ему неправду.

– Отвечай, дочь моя, – сурово потребовал отец Матиаш.

– Отец, я молилась только Господу, Богу христиан и владыке мироздания.

– Тот, кто не верит во все, не верит ни во что, женщина. Я так и думал, увы! Я видел, с каким презрением ты смотрела на моряков. Скажи, чему ты улыбалась?

– Своим мыслям, святой отец.

– Сдается мне, тебя насмешила истинная вера других!

Амина не ответила.

– Ты не христианка, дочь моя, ты еретичка. Остерегайся, женщина, умоляю!

– Чего мне остерегаться, святой отец, и почему? Неужели на этих островах не сыщется миллионов душ, более заслуживающих вашего рвения, чем я? Скольких вы уже обратили в свою веру? Вы ведь трудились не покладая рук и невзирая на опасности, верно? Так почему же не преуспели? Хотите, отец, я объясню? Дело в том, что у этих людей есть собственное вероучение, к которому они приобщаются сызмальства и которому следуют все вокруг.

Разве я не в том же положении? Меня растили в другой вере. Так почему вы ожидаете, что я смогу мгновенно забыть об этом и отрешиться от суеверий, какие усвоила в детстве? Я много думала о том, что слышала от вас. Сердце подсказывает мне, что за многими вашими словами таится истина и что вероучение ваше воистину боговдохновенно.

Довольствуйтесь этим! Не требуйте от меня слепого послушания и безоговорочного повиновения, ибо так я могу показаться вам некрепкой в новой вере. Мы скоро прибудем в порт, там вы сможете просветить меня, если пожелаете, и я готова буду исповедаться – но лишь по доброй воле, не по принуждению. Имейте терпение, святой отец, и однажды, возможно, я сумею ощутить то, чего не ощущаю сейчас, – что вон тому куску раскрашенного дерева и вправду следует поклоняться.

Несмотря на язвительность последних слов, в этой речи Амины было столько неподдельной искренности, что отец Матиаш ей поверил. Она была женой католика, и потом священник видел в ней женщину, отступившую от учения Римской церкви, а не человека, воспитанного в иной вере. Теперь-то ему вспомнилось, что Амина еще ни разу не посещала храм. Отец Сейзен полагал, что она еще несовершенна в вере, и отказывался крестить жену Филипа до тех пор, пока та не прозреет и не возлюбит Господа всем сердцем.

– Ты говоришь дерзко, дочь моя, но мне приятна твоя непосредственность, – отозвался отец Матиаш, помолчав. – Что ж, по прибытии в Гоа мы обсудим с тобою все это, и я льщу себя надеждой, что на тебя снизойдет милость Господня.

– Быть по сему, – подытожила Амина.

Священник и не подозревал о том, что мысли Амины постоянно возвращались к сновидению, которое посетило ее на Новой Гвинее. В этом сне Амине явилась ее мать и открыла тайны своего колдовского ремесла. А в Гоа Амина спешила, чтобы самой к нему обратиться.

Между тем ветер продолжал крепчать, корабль с трудом взбирался на волны, что шли непрерывной чередой, и дал течь. Матросы-португальцы явно перепугались и громко взывали к святым, которых мнили своими покровителями. Отец Матиаш и прочие пассажиры тоже испытывали страх, ибо трюмные насосы не справлялись и корабль набирал все больше воды. Волны швыряли его, как щепку, а побледневшие люди молились и стискивали дрожащие руки. Отец Матиаш на всякий случай отпустил всем грехи. Кто-то плакал, как ребенок, кто-то рвал на себе волосы, кто-то бранился и проклинал тех самых святых, которым поклонялся еще вчера.

Зато Амина сохраняла спокойствие и лишь презрительно улыбалась, когда слышала эти проклятия.

– Дитя мое, – проговорил отец Матиаш нарочито ровным голосом, не желая выказывать свой страх той, что взирала столь непоколебимо на буйство стихий, – не упусти возможность обелить себя пред Господом! Прежде чем мы погибнем, позволь принять тебя в лоно нашей Святой Церкви, отпустить тебе грехи и даровать надежду на вечное блаженство.

– Святой отец, Амину не напугать и не принудить к вере, пускай она и боится бури, подобно всем вокруг, – ответила женщина. – Вдобавок не в вашей власти отпускать грехи той, кто от волнения может сказать такое, чего никогда не сказала бы в иных обстоятельствах. Страх овладел мною единственный раз, когда я осталась в полном одиночестве на плоту. Вот это и вправду было испытанием для крепости моего рассудка, и с ним не идет ни в какое сравнение эта буря, даже если она чревата гибелью. Я вверяю себя милости Божьей, верую в Его любовь и склоняюсь перед Его волей. Да будет так, как Он располагает!

– Дитя мое, не пристало тебе погибать неверующей.

В ответ Амина показала на пассажиров и матросов, что причитали на палубе:

– Отец, вот христиане, которым вы отпустили грехи и вроде бы даровали вечное блаженство. Так почему же им недостает мужества погибнуть как подобает истинно верующим? Почему женщина даже не вскрикнет, а они исходят стонами и слезами?

– Они хотят жить, дитя мое. У них есть жены и дети, и они боятся смерти. Разве кто-либо из нас готов умереть?