Корабль-призрак

Адмирал принял Филипа в своей каюте, выслушал отчет о плавании и гибели «Фрау Катерины» и назначил Филипа капитаном «Дорта», а нынешнего капитана произвел в коммодоры. Кранца он забрал к себе и сделал капитаном «Леува», ибо по рассказу Филипа сразу понял, что они оба – отличные и смелые моряки.

Глава 18

Флотилия под командованием адмирала Раймеланта имела приказ следовать в Ост-Индию западным маршрутом и через Магелланов пролив выйти в Тихий океан – до сих пор, несмотря на многочисленные доказательства обратного, считалось, что этот путь до Островов пряностей существенно короче обычного.

В состав флотилии входили сорокачетырехпушечный «Леув» под адмиральским флагом, тридцатишестипушечный «Дорт» под вымпелом коммодора (на этом корабле очутился Филип), двадцатипушечный «Зюйдерзее», двенадцатипушечная «Юнгфрау» и четырехпушечный кетч[47]

под названием «Схевеллиг».

Моряков «Фрау Катерины» распределили по двум крупным кораблям флотилии. Поскольку остальные суда были меньших размеров, ими не составляло труда управлять даже малыми силами. Когда все перемещения завершились, шлюпки подняли на борт и корабли распустили паруса.

Десять дней подряд пришлось лавировать против ветра, цинга продолжала собирать зловещий урожай на корабле Филипа. Многие скончались и обрели последнее пристанище в море, а прочие заболевшие оставались в койках, не имея сил подняться.

Новоназначенный коммодор по фамилии Авенхорн отправился к адмиралу – доложить о состоянии дел на «Дорте» и посоветовать, как предложил Филип, идти к побережью Южной Америки, чтобы добыть, в обмен на звонкую монету или силой, съестные припасы, либо у туземцев, либо у испанских колонистов.

Адмирал, будучи человеком смелым, но высокомерным и упрямым, не пожелал прислушаться. Его было непросто в чем-либо убедить, а страдания ближних нисколько адмирала не заботили. Раздосадованный дерзостью коммодора (еще бы, тот посмел давать ему советы!), он наотрез отказался внять голосу разума, хотя, приди такие мысли в голову ему самому, флотилия наверняка пошла бы к американскому побережью.

Коммодор вернулся на «Дорт» разочарованным и уязвленным обращением, которое позволил себе адмирал.

– Как нам быть, капитан Вандердекен? Вы сами видите: если задержимся в море – погибнем. Корабли будут дрейфовать по милости течений, а люди – умирать ни за что один за другим. Сейчас на борту сорок человек, через десять дней их будет от силы два десятка, ведь чем меньше рук, тем тяжелее труд и тем скорее люди заболевают. Разве не лучше схватиться с испанцами, чем обрекать себя на заклание, подобно паршивым овцам?

– Полностью с вами согласен, коммодор, – отвечал Филип, – но мы должны подчиняться приказам. К сожалению, адмирал чересчур упрям.

– И склонен к бессмысленной жестокости. Знаете, меня так и подмывает оторваться от флотилии под покровом ночи. Уж перед правлением компании я по возвращении сумею оправдаться.

– Прошу, коммодор, не поступайте опрометчиво. Возможно, адмирал скоро сообразит, что его собственный корабль остался без матросов, и тогда он наконец к нам прислушается.

Миновала неделя, за которую флотилия почти не сдвинулась с места. На всех кораблях хворь пожинала обильную жатву, и на «Дорте», как и предсказывал коммодор, осталось не более двух десятков моряков, способных исполнять свои обязанности. Адмиральский «Леув» и прочие суда пострадали в равной степени, и коммодор вновь отправился к адмиралу и повторил свое предложение.

Адмирал Раймелант был по характеру человеком суровым и мстительным. Он сознавал разумность доводов коммодора, однако, поскольку уже успел отмести их, не собирался признавать свою ошибку. Кроме того, он затаил злобу на коммодора, который фактически не оставил ему выбора: либо все-таки принимай совет, либо мирись с последствиями гибели моряков и провала всего плавания. Слишком гордый для того, чтобы внять чужому мнению, он вновь отказался слушать Авенхорна, и тот вернулся на «Дорт» ни с чем.

Флотилия находилась в трех днях пути от побережья, держала, насколько возможно, курс на юг, к Магелланову проливу. Той ночью, когда Филип покинул мостик, коммодор приказал переложить штурвал и взять на несколько румбов западнее.

Ночь выдалась почти непроглядной, кормовой огонь горел только на «Леуве», поэтому ухода «Дорта» не заметили ни на флагмане, ни на прочих кораблях флотилии.

Поднявшись на палубу следующим утром, Филип обнаружил, что «Дорт» идет в полном одиночестве. Он бросил взгляд на компас, увидел, что курс изменился, и спросил, в каком часу переложили штурвал и по чьему приказу. Ему ответили, что так распорядился коммодор, и он, конечно, не стал оспаривать приказ старшего командира.

Коммодор же, выйдя на мостик, сообщил Филипу, что счел для себя невозможным подчиняться далее командам адмирала, губительным для моряков флотилии и ее кораблей (тут Авенхорн был совершенно прав).

Спустя два дня «Дорт» достиг суши и, двигаясь вдоль побережья, наткнулся на большое испанское поселение. Бросили якорь в устье реки, впадавшей здесь в море, и подняли над кораблем английский флаг.