Косьбы и судьбы

Как ни ужасна война, но она представляется понятной: жертвенная беспомощность обывателя, присяга солдата, блиндаж командира, штабная укрытость генералитета…, даже распираемый «купонами» сейф капиталиста-промышленника. В воображении каждый рационально может представить своё положение.

В смертельной эпидемии нет вины, есть надежда личного спасения и, наконец, лучшая гигиена богачей.

Как оказалось – непереносимо сознание полной социальной обнажённости: никакой пост, никакая должность, никакие прошлые заслуги, служебный почёт, самодостаточность зажиточности, академические привилегии, воинские звания – никто не мог избегнуть обвинения, если был обвинён справедливо или по ложному доносу только по одному условию: укрепление или ослабление образовавшейся «социалистической» государственности. И только тот, кто мог доказать цель жизни в работе на государство, мог надеяться, порой только призрачно, на спасение. Все, кто, с одной стороны, искренне наделял новый строй революционными идеалами, так и, с другой, хотел бы жить «нормально, как раньше», могли уцелеть только случайно.

При обычной гражданской жизни, её уклад складывается из проявления «бесчисленных» личных воль населения. Трагедия и состояла в том, что новый строй не был обеспечен не только социалистическим, но даже буржуазно-демократическим «самосознанием» хоть в сколько-нибудь достаточной мере. «В нашей крестьянской стране» или «в этой стране пролетариат составляет небольшое меньшинство населения» – частенько поговаривал Ленин. Во имя своего существования, новый строй впервые сам задал уклад жизни.

Этот строй «тоталитарного коммунизма» мог, и должен был вызывать справедливую ненависть всех внешних стран, пользующихся умеренным достатком буржуазных демократий. Его железная пята была ненавистна всем внутри, кто хотел естественной радости свободы воли в самых ничтожных формах. Но огромное число людей переживали, и сознательно понимая, и бессознательно принимая – эту новую жизнь, как единственно возможную, на их глазах произошедшую закономерную связь общественных явлений.

Ещё в статистических отчётах Брежневского времени проскакивали сравнения по «13-му году». Экономическая жизнь страны не прерывалась, как жизнь не прерывается ничем, кроме смерти. Историческая вина тех «классов» из-за кого и пришлось политическим переворотом менять уклад общества, была тогда всем очевидна.

Кадры решают всё

Чтобы написать только известные нам несколько стихотворений, любому поэту потребуется исчеркать кратно черновых строчек. Но радость творчества не забывается, душа ищет возможности собою проявить божественный глагол… «Кадры решают всё!» – это поэтический шедевр достойный жанра («отправления» лучше боязливого «замещения») «должностных функций» высшего лица. Образ – ключ художественности, Разве здесь нет его трепетания?

Трёхсловную фразу воспринимают в медно-трубном звуке с ударением на слове «всё!». Но это фон эпохи и только первый слой… Не угодно ли сказать спокойно с нажимом на слово «кадры (решают)», особенно при обращении в «третьем лице». А ведь 4 мая 1935 года в Кремле, Сталин сказал это прямо выпускникам военных академий РККА, где «более половины являлись инженерами, из которых 80 % направлялись не в войска, а на работу в промышленности».186

Он не только не обнадёжил их 2-м лицом, мол, «вы (решаете)», что, казалось бы, уместным поощрительное напутствием. Напротив, постарался заведомо отстранить отличного зазнайства, подталкивая в коллектив «кадров». Да и что же это за «кадры»? Это надо было ещё придумать…, да не усмотрит ли кто и здесь зловещей многозначности? Из отдельных кадров состоит кинематографическая плёнка, значение которой в деле пропаганды Сталин понимал очень хорошо. Непрерывно сменяемые с установленной скоростью грейферного механизма НКВД по ликвидации руководящих «кадров». Так что даже против своей «мелкобуржуазно-троцкистско-зиновьевской» сущности они обеспечат-таки правильное руководство в отведённое время жизни «А что делать»?!

«Первое в мире социалистическое государство» имело родовой порок. Необходимое в русских условиях, но объективно преждевременное его появление несло страшную угрозу – отсутствие причинной социальной иерархии. «Кто был ничем» стал всем – но по какому праву?

Меньшевики потому и стали «меньшевиками», что не отступили от прописей марксизма и соглашались действовать только, «как лучше». Ленину, учитывая и личные мотивы, было достаточно сделать «как всегда». После казни брата жертвы его интересовали лишь в условном соотношении:

– «Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистской войне – дело, заслуживающее поддержки (делами, при слащавых фразах «против» войны), а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерику».187