Косьбы и судьбы

Поэтому, все мало-мальски озабоченные теорией «перехода» (во главе с мэтром Плехановым) оказались битыми в политике «возможного». Актив же большевиков был представлен, кроме Ленина, теми, чья «теория» состояла в смекалке «по месту».

Отгадка победы Сталина в борьбе за власть – он единственный понимал силу «догмы». В наступившем хаосе с «революционным самосознанием» в победившей партийной массе «ответ. работников» оказалось невозможным навести порядок! Безо всякого труда удастся найти тех, кто «верность революции», пока было возможно, доказывал количеством уничтоженных «классовых врагов народа» (не одна Розалия Землячка). Но и среди высшего круга «революционеров-профессионалов», тем более в условиях непрописанных расстановок сил, не было никакой возможности справиться с псевдомарксисткой накачкой даже самого антигосударственного уклона.

Неизвестно, сколько ещё продержится Мавзолей на Красной площади и нужен ли он там, но не иметь, пусть в укромном уголке парка среди скульптур почётных граждан, небольшого бюстика Ильича, было бы чёрной неблагодарностью. Никто из современников Ленина и близко не приближался к его хватке в теоретическом владении исторической диалектикой и безоглядности её практического воплощения. Выкинуть в массы руководящий жёсткий лозунг, сразу же снять его, при малейшей утрате соответствия реальности… Ленин был виртуоз политики, а его необычайная моральная… «спецподготовка» позволяла не смущаться даже террором в достижении благих намерений.

Политическая деятельность… привлекает, ибо (в идеале) даёт право на высшие государственные посты безо всякого предварительного условия (мечта обывателя). Политики «умные», кроме «инстинкта власти» соответствующие требованию общественной стихии, проясняют общество самому себе и, выговаривая идею, ускоряют движение общества, дают ему преимущество. Политики «глупые», кто случайно, по прихоти судьбы «сел не в свои сани», рано или поздно пожинают единственное, чего могут себе пожелать – унизительное забвение.

Новое государство снизу доверху не имело опоры в самом себе. Одно «революционное самосознание» хорошо узнавало себя в расстрелах по классовому признаку, по количеству «контры» поставленной к стенке… Наконец это было закончено, но только в явной форме.

Сословия – более дробное выражение «классов», то есть не по отношению к собственности, а по личным правам от степени владения ей. При феодализме превосходство в классе и есть – сословная привилегия.

Капитализм всё упрощает, заменяя (в общем случае) только сравнением толщины кошельков. Но остаётся задача государственного управления… И здесь волей-неволей приходиться выстраивать многосложную иерархию из: денег, ума, происхождения, способностей, необходимости, связей, новых буржуазных псвевдопривилегий…. Чтобы перетряхнуть всю европейскую бюрократию на «современный лад» понадобился Наполеон.

Классы – теория; в обществе они существуют как сословия. Ценз принадлежности к высшему сословию даёт устойчивое управление классового общества. Подсознательный классовый интерес обеспечивает доверенные отношения во властных структурах. Как честное купеческое слово – не пустой звук в торговом предпринимательстве.

На чём же строить доверие в «первом мире социалистическом государстве» по государственному строительству, самому решающему, «архиважному» делу? Только что пуля во врага (настоящего или придуманного) была единственной рекомендацией. Притом, что страна лежит в разрухе, хлеба нет и надо «верить»!…. «Верить» в тех условиях могли фанатики; прикидываться верующими все, кто способен врать; признавать возможность этого…, такие, видимо, напересчёт. Остальным оставалось подчиниться.

«Думаю, что по отношению к большинству, это обвинение было неправильным и бессмысленным. Разве подчиниться – не значит примириться? Или разве кто-нибудь из этих людей науки и литературы думал тогда о заговоре против власти и борьбе с ней? Думали о количестве селедок в академическом пайке! Непримирение внутреннее? Но тогда почему из ста миллионов выслали только пятьдесят человек? Нежелание работать? Работали все, кто как умел и что мог: но желать работать с властью, – для меня лично было достаточно опыта Комитета помощи голодающим, призванного властью для срочной совместной работы; это случайно не кончилось расстрелом».188

А они, господа меньшевики, самые грамотные марксисты, прекрасно знали, что условий-то никаких и нет – один сплошной «волюнтаризм»! (Не выражаться!). Вот такой «плавильный тигелёк».

Ужас без конца

Крестьянское общинное сознание, на которое было столько надежд ещё у «Народной Воли», при откровенном признании недостатка «массы» с пролетарской сознательностью, стало стремительно разрушаться рекрутчиной революционного вождизма. «Павлы Корчагины» и «Павлики Морозовы» закладывали в целом обществе подобие шизофренического раздвоения личности: фантомные боли коллективизма перемежающиеся истероидными припадками «комчванства» активистов.