Косьбы и судьбы

Химизм горения спички мало интересует обывателя. Ему важен огонь. Так и здесь, надо увидеть хотя бы главное. Оно в том, что Толстой строит теоретическое обоснование «новой веры» на философских лесах Канта.

Тезис Толстого отмеченный нами пунктом (1) (разумеется, только указанием на полный текст), основан на главе I. «Введения»: «О различии между чистым и эмпирическим познанием». Он перерабатывает: «существует ли такое независимое от опыта и даже от всех чувственных впечатлений познание?».

Из Кантовской посылки о «до-опытном» (априорном) знании, он нахально, но художественно убедительно выводит «По вере выходило, что для того, чтобы понять смысл жизни, я должен отречься от разума».

Пункт (2) соответствует главе П. «Введения»: «Мы обладаем некоторыми априорными знаниями, и даже обыденный рассудок никогда не обходится без них»;

Толстой выводит своё «не рассуждение, но чувство» из Кантовского тезиса «опыт никогда не дает своим суждениям истинной или строгой всеобщности», «…понятие, признать, что оно a priori пребывает в нашей познавательной способности».

Пункт (3) соответствует главе III. «Введения»: «Для философии необходима наука, определяющая возможность, принципы и объем всех априорных знаний»;

Толстой исходит из тезиса: «области этого рода знаний, которые выходят за пределы чувственно воспринимаемого мира», «Эти_неизбежные проблемы самого чистого разума суть бог, свобода и бессмертие». То, что его крайне интересует!

Пункт (4) соответствует главе VI. «Введения»: «Общая задача чистого разума» с главным тезисом труда Канта: «Как возможны априорные синтетические суждения?».

На Кантовское: «человеческий разум… неудержимо доходит до таких вопросов на которые не могут дать ответ никакое опытное применение разума» в масштабе: «…имеет ли мир начало, или он. существует вечно и т. п….» – Толстой отвечает «Живи, отыскивая бога, и тогда не будет жизни без бога»» для того, чтобы «добывать жизнь… не для себя, а для всех».

Обмануться невозможно: давняя симпатия Толстого к Канту позволила ему обосновать для себя решение практической задачи, которая казалась достижимой, или подлежащей решению немедленному, в любом виде «полуготовности».

Ему надо было теоретически обосновать «жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей…. Смысл этот… – «спасти свою душу; чтобы спасти свою душу, нужно жить по-божьи, а чтобы жить по-божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться, терпеть и быть милостивым».

Для чего? Он чувствовал, что единственной надеждой избежать крови при решении русского «земельного вопроса» – «заединиться». На самом деле он искал не бога, а окончательной этики. Но потерпел поражение – никто ещё не мог здесь пройти «философскими вратами».

И он тоже поворотил на религиозные ухабы: «… познакомился стремя лучшими представителями крайних социалистов…. Ну и эти люди пришли к необходимости остановиться в преобразовательной деятельности и прежде поискать религиозной основы. Со всех сторон (не вспомню теперь кто) все умы обращаются на то самое, что мне не дает покоя» – Толстой Л. Н. Письмо Н. Н. Страхову Ясная Поляна 3 января 1878.

Обошлось это дорого – он, по большому счёту, отрёкся от философии и «покорёжил» Канта. Канту не нужен бог. Бог у него философский – «terra incognita», «слепое пятно», которое он отодвигает, понимая, за этим то, что ещё не время решать. Толстой, наоборот, всю философскую трансцендентальность Канта «застолбил», во имя своей цели невразумительным: «отречься от разума», «Бог есть жизнь…, истинно живу только тогда, когда чувствую его и ищу его».

Вопрос: если Толстой жёстко следует плану Канта в «КЧР», то где аналоги глав IV и V? Очень просто: даже вышколенный немецкий ум не может вместить невместимое в намеченный ранжир. Эти главы по необходимости имеют не самостоятельный, а уточняющий, служебный характер «о различии в суждениях». Здесь важно для Канта, но не Толстому.

Начиная с «Исповеди», Лев Толстой, располагает и дальше своим художественным талантом в полной мере, но как актуальный философ «выбывает из игры». Всемирная потребность в новой этике добавила славы ему и его грубосколоченному, невыработанному «как бы учению». Он обречён тратить все силы на поддержание и обоснование «проекта», в котором многое безупречно верное было погребено под несуразной теорией.

Своей высшей точки он достигает ранее – в «Анне Карениной», к анализу которой предстоит вернуться.

Привал I

Познай шесток

Умная, добрая, кроткая, человеколюбивая, образованная интеллигенция убеждает народ в существовании абсолютного зла. Она с той же настойчивостью это зло персонифицирует в одного человека: абсолютного злодея, «исчадие Ада», «тирана», и прочее. А «тёмный, рабский» народ упорно «ментально» сопротивляется и назначает его же в спасители отечества, смутно ощущая очередной подвох. Кому же приписать скудоумие и политическое малолетство?