Косьбы и судьбы

Эта спекуляция его настолько забавляет, что он продолжает: «Во вседовлеющей интеллигенции произвольный выбор с полным основанием представляется как неспособный ни к одной максиме, которая не могла бы также быть и объективным законом; и понятие святости, которое ему в силу этого присуще, ставит его хотя не выше всех практических, но выше всех практически ограничивающих законов, стало быть, выше обязательности и долга.

Эта святость…должна служить… всем конечным разумным существам в неизменности их для постоянного движения вперед, т е. добродетель…».

Очевидно, что русскому студенчеству и всему либеральному слою образованных обывателей, просто «снесло крышу»! Они решили присвоить… себе эту интеллигентность! Малозначительная «техническая» выкладка философа озарила сиянием их пути и помыслы. Опостылевшее средневековье православия теперь можно заменить философской индульгенцией с приятной теологической отдушкой! Ах, как славно! Но, каковы претензии – «выше всех практически ограничивающих законов, стало быть, выше обязательности и долга»!

Кант оступился один раз, но с сокрушительными для нас последствиями. Все «долговые расписки», которые он разрабатывал, как рабочую этику, в России полетели в печку. Всё заменила «всеобъемлющая душа интеллигента» – неосязаемая, неопределяемая, но «всепонимающая» (опять понятия?) и «святая». Толку от неё не было никакого. Именно об этих «интеллигентах», на деле никчёмном слое образованных обывателей с разрушенным сознанием, так резко высказывался Ульянов (Ленин). Он прекрасно знал цену пузырькового прекраснодушия «вообще».

Было ли сопротивление? Конечно: были европейской (кантианской) выработки учёные, были врачи-подвижники. Надо объяснять, почему инженеры «романтической» эпохи, Алексей Черёмухин и Игорь Сикорский, один в СССР, другой уже в Америке, лично пилотировали свои опытные вертолёты – машины, поначалу более чем опасные? Это отголосок норм поведения того поколения инженеров, которые, построив мост, первыми становились под него, прогоняя железнодорожный состав. Примеры ушедшей корпоративной чести были. Но специалист не стал преобладающим типом.

Как несъедобны свежие, с дерева, оливки, так и невызревший, не сцепившийся всеми своими гребёнками и шестернями нового общественного договора русский промышленный уклад не стал «европейским капитализмом», не передал своего прогресса обществу. Наоборот – страна полюбила не специалиста, а «интеллигенцию», с её мягкими неумелыми руками….

Надо ли пояснять, что два классических «русских» вопроса «Что делать?» и «Кто виноват?» – поредевшие и переодевшиеся в «домашний халат» три основных вопроса философии Канта: «Что я могу знать?», «Что я должен делать?» и «На что я могу надеяться?».

И как показателен сдвиг смысла! Вместо: «что мне делать?» – «что кому-то делать вообще». И надо ли? Вместо: «как мне узнать?» – «на кого, кроме меня, свалить?». Казалось бы, «при таких делах» надеяться ни на что не приходится…. Ан, нет! Третий вопрос существует! Но… довольно в стороне, так как его не принято задавать на трезвую голову…. Раньше его вспоминали часто, потому что ещё требовали смысла, сейчас почти забыли: «Ты меня уважаешь?» Да, именно то, что обсуждается в главе «Редкое чувство»! В этом вопросе и пробивается надежда на превращение жизни-случая в жизнь, где судьба больше зависит от своих собственных усилий.

«Теперь они возобновили свою болтовню; но все эти образованные и обозленные интеллигенты, поседевшие в спорах о Христе, их супруги и свояченицы в приличных кофточках, многодумные философы и лоснящиеся от самодовольства попы знают, что за дверями стоят нищие духом, которым нужны дела. Вместо дел – уродливое мелькание слов… Все это становится уже модным, доступным для приват-доцентских жен и благотворительных дам… А на улице – ветер, проститутки мерзнут, люди голодают, их вешают; а в стране реакция; а в России жить трудно, холодно, мерзко. Да хоть бы все эти болтуны в лоск исхудали от своих исканий, никому на свете, кроме «утонченных натур», не нужных, – ничего в России бы не убавилось и не прибавилось!.. Да и что могут сказать русские интеллигенты Столыпину и синоду?».102

Толстовская ЭНИГМА II

Каждому – своё

Петровская модернизация подтянула дворян с образованной «обслугой» к современному уровню европейской цивилизации. Среди прочих русских чудес, полное восстановление единой с Европой культуры (кроме технологически-общественной) произошло, наконец, и в литературе, насытив в посильных переводах взыскательный вкус мирового читателя. Творчество Достоевского и Толстого, кроме самобытности таланта художественного, выделяются необычайной концентрацией мысли.