Что касается Достоевского, проникновение в его философию всё продолжается и, вероятно, уже никогда не будет окончено, означая постепенный перевод Достоевского из «просто» литераторов в разряд вечно актуальных философов оригинального таланта. Наподобие того, что происходило в 20-х годах: «Мы не знали, что экзистенциализм, учение Кьеркегора, стало преподаваться в немецких университетах. Ницше, о котором говорили в Германии, что он поэт, а не философ, был включен в учебники по истории философии. Происходил серьезный сдвиг в умах».103
Давно никого уже не смущает особенность его манеры письма в такой насыщенности героев философской мотивировкой, что они подчас выступают чуть «припудренными», отвлечёнными агентами философских идей. Это прекрасно показано в целом ряде превосходных работ литературоведов и философов разных лет и стран. Ему приписывают особый метод: «иррационально-художественную диалектику».104 Такой чувственно обогащенный философский конструкт, оказался не только ярким художественным произведением, но и напрямую используется равноправным эстафетным аргументом в европейской философии. Уже незначительное упоминание: «…мир как бы из одного русского романа…» у Ницше в «Антихристе», разработанными ныне философскими терминами перелагается как «мир… тяготеющий к иррациональному монизму». – Изучается каждое возможное отношение
Достоевского к философии. Очевидные, вроде письменной просьбы ещё из ссылки за французским изданием «Критики чистого разума»; предполагаемые, по его интересам; наконец, угадываемые в самих произведениях. Кем только не объясняют, с кем только не связывают, кто только не наследует идеи Фёдора Достоевского: от Платона и Августина через Лейбница, Гегеля, Канта, Шиллера, Кьеркегора и далее, далее….
Но всякий здравомыслящий обыватель скажет, что не годится лазать в петлю по «идейным вопросам». Что ещё Гоголь заповедовал как: «Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?». Допуская в некоторых «индивидуумах» теоретическое возбуждение сходное с «атмосферой» Достоевского, не стоит выдавать его «способ» как рекомендованный в общее употребление. Напротив, как медицина профессиональной своей зрелостью считает профилактику, так и крайние вопросы бытия, надо полагать, должны решаться в пределах «нормы реакции», без душевного надрыва.
Стало быть, философия Достоевского это ещё аккумуляция противоречий, только предварительная ступень перед лечением общественных неврозов. Не в них ли причина современного «духовного туризма» на Восток? Усложнением (усилием) личной духовной практики, принять… упрощение – небытие, нирвану. Общее место из любого обзора: «Конечный пункт системы Шопенгауэра – учение о Нирване – небытии воли, отрёкшейся от жизни». Это сейчас модно и востребовано.
Возьмём-ка, эту мысль Фёдора Михайловича:
«…с жаром перебил Разумихин, – не вру!.. Я тебе книжки ихние покажу: всё у них потому, что «среда заела», – и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, развившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится наконец в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит всё человечество и в один миг сделает его праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути!…
… Фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище!».105
Уточним по результату нашего 70-летнего эксперимента:
– и фаланстера не готова: покряхтела, да не запустилась
– да и натура для фаланстеры, что-то, чем дальше, тем хуже… Достоевский делает несомненную ошибку в противопоставлении «человечество, развившись историческим, живым путем» и «социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы».
«Живой путь», стихийно-бессознательный путь развития, с его «невидимой рукой рынка» закончился с утверждением классического империализма. «Свободное» экономическое предпринимательство (а это вся жизнь – из всего извлекается прибыль) из производства товаров усилилось до политического разрушения под себя не только колоний, а всех «слабаков», и даже «белых братьев».
Появление устроений «математической головой» мечта не новая. Но что же не «математического» в прейскуранте универсального магазина, в котором сосредоточилась вся современная культура? Ведь она не создаётся индивидуальной свободой творчества, а потребляется по чьему-то составленному предложению. А выгодней продавать всё большему числу всё более стандартный товар…. Не этим ли закончится «живой путь»?
И наоборот, не требует ли как раз современная «математическая голова» не «распределения [благ] должностными лицами» Кампанеллы, а учёта многообразия личных воль?