Косьбы и судьбы

Трудно излагать проще, чем пишет сам Кант. Ведь что означает смысловая плотность текста? Это выставляемый в минимальном наборе слов последовательный набор определений, из которых следует вывод. И эти определения должны пониматься со смыслом, заложенным автором.

Требование быть культурным означает призыв непременно знакомиться со многими основаниями, чтобы иметь возможность говорить о сложных и важных вещах, понимая друг друга. Невозможно постоянно начинать «от печки», эдак, далеко не уйти.

Учёные «по должности», пытаясь присвоить себе «понимание» для этого изобретают новые обобщающие отвлечённые понятия, которых, якобы не хватало у Канта. Старый приём – толкуя Канта, перейти на какое-то птичье щебетание, придумывая неудобоваримые запредельные абстракции. Шопенгауэр в «Критике Кантовой философии», упоминает то набор: «бессмысленных, диких словообразований, которые до сих пор можно было услышать только в доме умалишенных», то «голодное стадо бездарных и бесчестных писак».

В образном представлении, гениальная идея подобна глыбе мрамора, которой и мастеру не обработать сразу, а только заходя с разных сторон и возвращаясь к сложным участкам. И «Критика практического разума» это дальнейшее развитие общей идеи Канта.

А само предисловие лучше всего иллюстрируется… «Преступлением и наказанием» Достоевского, неважно непосредственно отсюда он взял ведущую мысль или из более общей «Критики чистого разума». И даже если бы он забыл об этом и решил, что взял эту идею где-то из вторых рук… это Кант.

Кант (а за ним и Достоевский) должен выяснить, как и зачем возможно неизбежное столкновение в одной «несчастной» голове каждого (!) человека двух взаимоисключающих реалий: «Соединение причинности как свободы с причинностью как механизмом природы, где первая приобретает твердое основание для человека в силу нравственного закона, а вторая – в силу закона природы…».123

«Причинность как механизм природы» – это старуха-проценщица, самая ничтожная, самая «эмпирическая» из реальных фактов. Она потому такая противная, что должна являть собой полное искажение образа «чистой красоты» под причинно-следственной тяжестью влияния всякого давления жизни, хоть просто беспощадным временем. «… из всех вшей выбрал самую наибесполезнейшую».124 Но она имеет право жить, как реальное явление природы.

«Причинность как свобода» («трансцендентальная свобода») – это безусловное свойство высшей психики человека, та самая «свобода идеи». Что, если как в Родионе Раскольникове она «одичает», и вот именно с целью – в самом «свободном» («свободно-отмороженном») желании свести факт реальности конкретной неприятной старушки к «нулю»? «Старуха была только болезнь… я переступить поскорее хотел… я не человека убил, я принцип убил!».125 Вот поэтому Родион так равнодушен к награбленным закладам – это не повод убийства. С тем же успехом он мог маниакально принудить Сонечку Мармеладову сделать «интересный» татуаж и затем… охладеть к результату. В пределах эроса, преступление под стать совершённому!

История, сюжет которой именно в глубоком потенциале литературных героев не выдерживает проверки реальной психологической правдой подобных преступлений, является прекрасным образным переложением «борьбы идей» и лишний раз доказывает, что высокая литература, отнюдь не плоский учебник жизни, а материал для гораздо более серьёзных размышлений. Это «художественная правда», но не самой жизни, а, порождаемых жизнью в человеке идей высшей категории.

Поэтому всякий читатель, кто принимает героев высокой классической литературы, всех этих: «Онегиных», «Печориных», «Плюшкиных», «Хлестаковых»… – за изображение действительной жизни…ещё и не подступался к образованию. Наоборот, чем глубже художнику удалось проникнуть в дух эпохи, тем дальше от действительности «взрезающий» её герой. Он обязан быть уклонением. Гений предвидит его и сочиняет, а уж потом появляются бледные подобия подражателей. Беда массовой советской литературы именно в порочном требовании «соцреализма» в главном герое (идее). Взятые из жизни (конечно, есть выдающиеся люди), они никогда не будут иметь нужного потенциала «художественной правды». В том, кстати, причина скандалов вокруг современных экранизаций «советских героев». Невозможно (а, главное, не нужно) в принципе удержаться воображением «вгрызаясь» в реального человека. А насочинять…. Нельзя удержать идею связанной, как и не следует сочинять на тему тех, кого ещё помнят живыми.

С другой стороны, над головой Пушкина стали сгущаться тучи в «политическом обвинении» от группы «правдолюбцев» – защитников Сальери! Полноте! Все уже давно умерли (невольный каламбур), этот «материал» уже не в копирайте. Эдак, вся литература вернётся к условным фигурам Арлекина и Коломбины!

Однако разработка темы Фёдором Достоевским была только иллюстрацией, поэтому оставим его героев ради героев Толстого.

«Анна…». Разгадка