Красавица и чудовище

— Я не должен был отпускать его одного… — Но оба они знали, что Винсент никак бы не смог пойти вместе с ним. И Катрин предполагала, основываясь на том, что рассказывал ей о старике Винсент, и на том, каким показался ей самой суровый патриарх во время нескольких встреч на темной нейтральной территории, расположенной под подвалом ее дома, что Отец был слишком упрямым, чтобы просить о помощи.

— Куда он пошел? — спросила она, удивляясь, как что-то смогло вытянуть его в Верхний мир. Во время их кратких встреч он держался в тени, не просто в тени фундамента, но в затемненном проходе, который вел к нижним туннелям, как будто он, подобно Винсенту, остерегался даже приближаться к тем местам, где обитали люди. Она знала, что он никогда не одобрял того, что Винсент увлечен ею.

Винсент покачал головой:

— Я знаю, что это имеет отношение к его прошлой жизни.

— Когда он жил Наверху?

Он кивнул. Для марта эта ночь была холодной. Ветер, который трепал его длинные волосы, обвивал вокруг ее рук бледный шелк пижамы, нес запах воды и травы из парка, прелести, чуждой в густом вареве из цемента и выхлопных газов. На улице внизу гудело такси, его звук в темноте превращался в подобие азбуки Морзе.

— Что он рассказывал тебе о своей прошлой жизни?

— Ничего, кроме того, что это была другая жизнь, прожитая другим человеком, — мягко ответил он, — и что лучше бы этой жизни быть забытой. Я знаю, что он был врачом…

Винсент упоминал ей о некоторых других людях, кто курсировал туда и обратно между двумя мирами, — о Мыше, который, как и его тезки, утаскивал блестящие вещички и прятал их в укромном месте; о Киппере… Лауре… Но Отец? Та ее часть, которая была юристом, которая весь день занималась головорезами и прочими грязными типами, чьи преступления разбирались в районной прокуратуре, с внезапным острым состраданием подумала: «Он не приспособлен к уличной обстановке». Приспособлен еще менее, чем Винсент, который привык красться по городским аллеям и в холодных тенях парка, прислушиваясь и осматриваясь на задворках того мира, который он никогда не назовет своим.

Это означало, что Отец легко мог попасть в беду. И он мог быть в городе где угодно. Предположительно — хотя он и пообещал Винсенту вернуться к вечеру, что более или менее определяло дистанцию в пределах центра города, — он мог находиться где угодно.

Она мягко спросила:

— Ты знаешь его полное имя?

Винсент покачал головой. Когда он заговорил, в его голосе была странная грусть:

— Я всегда называл его Отцом.

В то время как Катрин по первому разу обзванивала станции «скорой помощи», приюты для бездомных, и, хотя оба они старались не касаться этого, морги, Винсент по ее просьбе вернулся в Туннели, чтобы среди вещей Отца найти то, с чего можно было бы начать розыски. Вспоминая свои лекции по уголовному праву, хотя и минуло много лет («И слава Богу!»— подумала она) с тех пор, как она прошла через скучную процедуру обысков в материалах судебного дела, Катрин сказала:

— Все, что ты найдешь, нам поможет. Имя, место, упоминание о ком-то… то, с чего можно было бы начать. Завтра… черт, завтра утром у меня этот процесс, но потом я, наверное, смогу сбежать и заняться нашим делом в библиотеке — там у них есть подшивка микрофильмированных газет за столетие или полтора…

— А почему нужно ждать до завтра? — спросил Винсент. И Катрин чуть было не рассмеялась. Конечно, если был выход Снизу к фундаменту ее дома, очень логичным казалось предположение, что такой же выход обнаружится и к подвалам Нью-Йоркской публичной библиотеки. Зная Винсента, зная Отца — а ей казалось, что в чем-то она его действительно знает, — оба они, вероятно, были постоянными, хотя и незарегистрированными читателями долгие годы.

Интересно, возвращал ли Отец книги так же аккуратно, как Дженни, или, как Катрин, он забывал принести их в срок? «…По крайней мере, ему не приходилось беспокоиться об астрономических штрафах каждый месяц…»

— Хорошо. Возвращайся ко мне в час со всем, что сможешь найти…

«Со всем, что сможешь найти».

Винсент нерешительно, испытывая непонятный стыд, стоял в дверях комнаты Отца, освещенной свечами, и оглядывал круглое подземелье. Успокаивающе знакомое место, которое он знал всегда… комната, где он вырос. Без Отца, но с сознанием того, что тот находится где-то далеко, вероятно, в беде и не может вернуться, комната казалась непривычно пустой, какой она не была, когда Отец находился поблизости, уходил за водой к какому-нибудь источнику или болтал с Элизабет наверху в Разрисованных туннелях. Вспоминая те случаи, когда он сам попадал в ловушки Наверху, Винсент почувствовал сильное беспокойство и понял, что Катрин была права, попросив его осмотреть комнаты старика. И все же он приступал к этому с неохотой, ему не хотелось копаться в принадлежащих другому вещах, выведывать тайны чужой жизни. Даже если бы Отец был для него никем, ему бы все равно не понравилось это.

Но у него не было выбора.