Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

Солнце размазывало копоть на стёклах, подтопленных оползающим ледком. За окнами бушевало солнце. Белый круг варил свет и жар. Ржавые, по-пустому гулкие наличники били в барабаны весны. Капли взрывались на старинных железных лотках. Карнизы дома напротив сливали ручьи в синеву тени. Город смывал пену зимних снов.

— Умейте вычленять полезное даже из пошлого и заурядного явления. Не поддавайтесь настроениям. Обогащайтесь опытом. Не отрицайте огульно то, что не по душе: это ослабит вас, сделает уязвимей…

А Кайзера злит моё зазубривание. Он называет его началом потери самостоятельности и вообще «басмановщиной». По Кайзеру, важен подход к событиям, способ мышления, аппарат исследования, но коли лишён «аппарата»? Коли чужая мысль точнее?

Как, к примеру, понять Чехова: «Ничтожество своё надо сознавать перед Богом, природой, умом, талантом, красотой, но не перед людьми…» Кто ж тогда человек? — в объяснение я не смог прибавить в «тренировочной» тетради ни слова. Это ж не цитата, а удар кувалдой по темени.

И потом, Кайзеру просто судить. Он может цитировать, не заучивая. Он запоминает с листа: со второго или третьего прочтения. Уже проверяли. Запоминает до знаков препинания…

Люблю истины, в которых всё ясно. Прав Юрка Глухов: эзопов язык и способ выражения мысли — рабский и от рабства. О, Боже, все эти рабские эпохи, крючкотворные пути слов! Они так и остаются — холопским ропотом. Хозяйским клеймом отмечено каждое иносказание…

Наполеоновский офицер IV итальянского корпуса Великой армии Цезарь Ложье писал об идеальных солдатах: «…они не знают другого Божества, кроме своего повелителя, другого разума, кроме силы, другой страсти, кроме стремления к славе».

Вэ виктис — горе побеждённым!

* * *

Водосточные трубы отвесили белые жирные языки сосулек. Расползлась, раскрошилась хрусткая наледь булыжных мостовых. Ветер из Астраханской и Голодной степей переплавил снега в мутную озорную торопливость вод.

Солнце ударило по сердцу как-то тревожно, грустно и в то же время счастливо.

Потучнели почки. Горьковатая истома, особенно явственная по влажному истечению степного воздуха, окутала тополя. Загуляли по классам и коридорам весенние сквозняки. И пушечные снопы солнечного света взломали казённую обыденность дней.

И я… я потерял прежнюю беззаботность. Заворошились какие-то глупые, нелепые сомнения. И день ото дня настойчивей.

Солнце бесшабашно, разудало припадало к окнам. Скучнели под солнцем страницы тетрадей. Жалким, ненужным мнился мусор строк. Мёртво, сухо шелестела бумага. Солнце лишало силы слова учебников. Солнце потешалось над мудростью великих.

Как люблю мгновения просветлённого соприкосновения с другой жизнью, о которой я не подозревал, которая есть, но я ничего о ней не ведал и не ведаю. Она манит искренностью. Всё в ней: и краски, и шаги, и назначение шагов — от искренности. Ничто не сочиняет себя, всё высоко и стройно в подчинённости солнцу.

На одном из уроков подполковник Кузнецов озадачил фразой: «Всё существующее разумно».

На перемене я спросил, чья это мысль. Ведь имеет значение именно чья. Имя сразу определяет бесспорность или трухлявость мысли. У голой мысли, без имени, иная ценность.

Подполковник Кузнецов качнул на меня головой, шепеляво и быстро отговорил: «Один из постулатов гегелевской философии». Наш историк спешил, через пять минут начинался урок в 4-м взводе…

Солнце, снег, крылья птицы, бури, хобот слона… — всё разумно, согласен. А всё неразумное отбор просто не пустил в жизнь. Однако «всё существующее» — это и о человеке. Что ж, зло — разумно? Или оно из средств естественного отбора и вполне целесообразно?

«Всё существующее разумно».

Тогда какой смысл в стремлении что-либо изменить? Воля, разум во власти фатального; противиться нелепо, ибо «всё существующее разумно».

И угодливость разумна? Та угодливость, которая исключает борьбу, насмехается над борьбой, залезает на плечи борьбы и въезжает на огне и крови борьбы в правду, в успех, в мужество целей. Та угодливость, которая заменяет дарование и высокие качества и скоморошничает в тожестве над бойцами, над павшими, над обманутыми, над поруганными. И вообще, есть ли смысл в борьбе? Что тогда успех — это поражение или это победа? Ведь «всё существующее разумно».

Что это — лакействующая установка или одно из великих стропил диалектики?

Пусть Гегель философ высочайшего достоинства, пусть эта установка — сама мудрость. Но что это за мудрость, коли она всеядна?! Или важнейшие свойства мудрости и заключаются во всеядности?! Неужели итог жизни вот в такой учёности?!

Все эти мысли кажутся мне отрыжкой интеллигентщины, слабодушием.

В чём я сомневаюсь? Ведь для всех гегелевский постулат бесспорен. А если большинство не сомневается, то кто тогда я?

Я не умею, как Кайзер: ему подавай математику доказательств. Несовпадения теории с практикой просто мерещатся ему. Он колдует над книгами в поисках объяснений любой несообразности.

Его занимает целесообразность несообразностей и стоят ли несообразности «обедни».