А я так не могу. Для меня справедливость — согласие большинства. Большинство — это во всём высшая правота. В этом и суть нынешней всенародной борьбы против буржуазно-аристократического эстетства. Не человек должен подниматься до уровня художественного творения, а этот уровень соответствовать культуре всех. Искусство обязано быть понятным. Какой прок от книг и музыки, доступных горстке изощрённых эстетов? Мы досконально прорабатываем выступления Жданова о советском искусстве и ошибках в развитии его на примерах журналов «Звезда», «Ленинград» и репертуаров драматических театров. Не имеют значения сложность мысли и художественность, даже губительны, — важна идеологическая доступность произведения.
На последнем уроке мы, как раз, прорабатывали упаднические стихи Анны Ахматовой. Правда, самих стихов никто и в глаза не видывал, зато мысли о них высказывали очень злые. Едва Севка Мезенцев завёл:
— В области литературы Анна Ахматова и Михаил Зощенко, а такие же политические хулиганы от литературы, как…
А подполковник Гурьев по кафедре кулаком:
— Молчать!..
После паузы, уже совладав с собой, сказал:
— Что за безграмотность, Мезенцев? Не говорят культурные люди: «В области литературы». Такое в «ликбезе» можно было услышать, но ведь то была именно ликвидация всеобщей безграмотности, и, с позволения сказать, выражались так полуграмотные люди. По-русски не говорят «в области чистописания». Говорят: «В чистописании». Не премии «в области литературы», а «премии по литературе». Не уродуйте русский язык! И так достаёт всех этих «ситуаций», «конкретностей», «проблем», «компенсаций»… Тарабарщина, а не язык…
Нас учат беззаветно верить великим. Чем гранитней вера каждого, тем полноценней общество. Массы — движущая сила, но управляет — вождь. И все мы — для воли вождя, а она — для процветания Родины.
«…Я займу Москву и, какие ни принял бы я меры для избавления от разорения, ничто не поможет. Занятая неприятелем столица похожа на женщину, потерявшую честь: что ни делай после, но честь возвратить невозможно…»
Сколько раз вместо генерала Тучкова 3-го[22]
я выслушивал Наполеона в доме смоленского губернатора! Штыковая рана в боку и сабельные — на голове уже не так мучительно беспокоят Тучкова благодаря заботам лейб-медика Ларрея — любимца Наполеона…Тощеваты на свет фонари, облепленные мотыльками и мошкарой. К тому же свет как бы приглушен сыростью от ливня: всё вокруг счернело, опало, безвольно повисло. Вдоль насыпной песчаной линейки — сонно-неподвижные фигурки дневальных в чёрных, покоробленных влагой шинелях. Трогательно забавна фигурка на самом левом фланге: в расположении 5-й роты. В этой роте воспитанникам 10–11 лет (а ещё недавно принимали семи и восьмилетних малышей). И трёхгранный штык на поясе дневального 5-й роты вроде шпаги, до того длинён. Малышу жутковато, и он жмётся к соседу из 4-й роты.
Юрий Власов на тренировке
За моей спиной ряды палаток нашей роты. Я опасаюсь заснуть — и потому не сажусь. Чтобы взбодриться, я излишне часто одергиваю шинель, трёхгранный штык в чехле на ремне, повязку дневального. Шаги по сырой земле бесшумны. Я держусь подальше от деревьев: чуть тронет ветер или заденешь плечом и обдаёт капелью не хуже дождя. Говорить с соседом — дневальным 2-й роты — нет охоты, да и не положено. Веки тяжёлые. Так тянет в палатку на нары. Хорошо, что сегодня ещё не холодно. Ночное дневальство от двух до пяти самое паскудное.
Каждые сорок минут проходит патруль из ребят нашей роты-выпускников. За плечами боевые карабины. Штыки примкнуты. Маршрут определён строго: крайняя точка с тыла — водонапорная башня за стеной леса. Там тоже стоит наш, из выпускников, но уже часовым, с боевым карабином. Незавидный пост. Чащобный лес сразу в нескольких шагах. Приказ суров: охранять воду от возможного отравления. Пост введён не столь давно, после распоряжения из округа.