Зато как я поразил самого Танеева! Я показал направления наступления народных войск, процитировал товарища Мао Цзэдуна, а уж под конец и выложил имена командиров, не забыв о роли Чжоу Эньлая и Лю Шаоци! А когда я сказал, что о создании Коммунистической партии Китая на Первом съезде в Шанхае в 1921 году объявил Чжан Готао, но который, как и Чэн Дусю — её 1-й генеральный секретарь, оказался троцкистским ренегатом, изобличённым впоследствии верным ленинцем Мао Цзэдуном, спасшим партию, — торжество было полным! Младший лейтенант Танеев не только поставил мне «пятёрку», но и поручил написать сочинение по Китаю для выставки в географическом кабинете. А всему виной голубая книжица издания 1940 года, оставшаяся от книг отца. Она так и называется: «Вождь китайского народа товарищ Мао Цзэдун (Краткая биография)», сигнальный экземпляр. После я узнал, написана она была американским биографом Мао Эдгаром Сноу.
«Наконец, один из троглодитов двинулся в развитии дальше пещёр учебника», — объявил после моего триумфа Танечка. Помню тот день и ту «пятёрку» и как сияла, склонясь над журналом, безволосая башка Танечки. Он выводил мою «пятёрку», мурлыча песенку капитана из популярного английского кинофильма:
Как мы близоруки! Младший лейтенант Танеев — сын бывшего сельского попа! Враг говорит нашими словами, улыбается нашей улыбкой, радуется нашими радостями и плачет нашими слезами. Помнить, всегда помнить!
Исчезновение же толстенького и краснощёкого капитана Ошуркова почти не заметили. Для прохождения службы в училище он прибыл всего пять месяцев назад. Стал офицером-воспитателем не то 3-го, не то 2-го взвода 5-й роты малышей. Доподлинно известно лишь то, что он первый из офицеров-воспитателей, получивших в Москве специальное педагогическое образование. Капитан Ошурков исчез вместе с семьёй. С понедельника 20 февраля запустовала их квартира.
Работает ли ещё комиссия или уже завершила проверку кадров? Сдаётся, работает. Уж очень деятелен майор Басманов. И не то, чтобы примелькался, а стал как бы внушительней, свежей… Его час…
И прав Басманов: я не читал, а назубривал биографию товарища Сталина. Запомнил даже данные из тюремной картотеки: глаза — карие, рост — 169 сантиметров… А важные факты оставил без внимания! Действительно, где оппозиции, где другие партии, где русская интеллигенция, где вообще обильные семьями и говорливо-радушные русские люди, отчего с довоенных времен в деревнях запустение? Именно — классовая борьба! И она не затухает. Поэтому и нам в будущем по горло работы. Формула борьбы, её цвет на текущий момент: согласно объяснениям вождя — и никакие иные чувства, анализы, осмысления! Вредность чувств: Ленин даже «Аппассионату» не слушал! Любил, а не слушал! Да, сталь от огня становится лишь краснее и твёрже! Мы призваны не решать, а следовать воле вождя… она сосредоточенная воля народа.
Майор Апраксин — единственный хромой офицер, да ещё с палкой. Нет, инвалидов и покалеченных в избытке, но их рубцы и шрамы под кителями, кроме культи подполковника Прудникова — подколотый рукав у всех на виду, а у майора Апраксина правая нога на несколько сантиметров короче и едва гнётся.
Почему для майора Апраксина сделано исключение, и он с изуродованной ногой ещё в кадрах, никого не интересует, все рады ему. Лейтенант Апраксин встретил войну на границе. Из красноармейцев и командиров тех первых дней я за всю свою жизнь встретил лишь одного — Апраксина. С утра 22 июня его застава вела бой.
— У нас не было никакого выхода, только стоять на своих местах, зная, что мы наверняка погибнем. Немцы могли пустить танки, у нас не было противотанковых гранат, а бутылки с горючкой появятся позже. Одного танка хватило бы, чтобы неспеша разбить помещения, сровнять окопы и нас вместе с ними. Должна была подойти часть прикрытия — батальон. Никто не пришёл. К ночи мы прорвались в рощу, где дрались сутки… уже даже не своим оружием. Для нашего кончились боеприпасы. Собирали немецкое… Больше драться было некому… Я горжусь. У нас никто не побежал, никто не поднял руки, все мои приказы выполняли. Если надо, солдат должен телом закрыть Родину. Мы так и поступили…
Апраксин это сказал в первый и единственный раз, и по-моему, пожалел об этом. Он о войне вообще не очень говорлив. Мы знаем: ранение в правую ногу — у него третье, и, так сказать, блокадно-ленинградской прописки, а о первых двух знаем только по нашивкам. О войне он вспоминать избегает, хотя однажды, уступив нашему дружному любопытству, сказал об одном из боёв:
— Батальон задачу выполнил. Полк? Что полк? К вечеру и от полка остались лишь портянки да знамя.
— А ранение?