Красный властелин

- Не вздумай, - прошипел он, - ты его сейчас не остановишь, я чувствую. Его сейчас никто не остановит, разве что…

Невысказанное предположение мгновение повисело в воздухе… и камнем упало на мостовую.

Тем временем Хранитель Ума продолжал свой путь - в гордом одиночестве. Немногочисленные люди, оказавшиеся в те минуты на площади, спешили убраться с его дороги, подгоняемые то ли внезапно обострившимся чутьем, доставшимся от диких предков, то ли распространившимся вокруг идущего к дворцу Владыки Адепта ощущением опасности, понятным даже самому цивилизованному существу.

"А ведь он идет один… - наконец-то осмыслив вопиющую неправильность открывавшейся картины, понял Зерцало, - совсем один!"

Подвал архива Приказа Ума, за неделю до того

Высохшая кожа ремешка, стягивавшего шкатулку из "нулевого" фонда, с еле слышным треском лопнула при первом же прикосновении лезвия костяного ножа для бумаг. Но плотно пригнанная крышка никак не хотела открываться - прикипев от времени к стенкам. Впрочем, как говорится, нет таких крепостей, которые устояли бы перед ослиным упрямством и грубой силой…

Через четверть часа - и обломанный кончик костяного ножа - она поддалась, отделившись от шкатулки с легким хлопком.

"Вот умели же раньше делать! - подумал Хранитель, машинально очищая выщербленное лезвие от остатков губчатой массы, служившей уплотнителем крышки. - Практически - на века…"

Сделав несколько глубоких вдохов и резких выдохов, Ум положил безнадежно искалеченный нож на стол и предельно осторожно достал из шкатулки стопку пергаментных листов неровно обрезанных по краям и прошитых какими-то тонкими синеватыми нитями, похожими на жилы давно исчезнувшего зловредного животного - винторогого франка. Истребленного, кстати, практически одномоментно и повсеместно с большой радостью. По крайней мере, так гласили сохранившиеся народные предания. Ибо был тот франк - дальний родственник домашнего козла - непредсказуем и вредоносен, при всем своем безобидном облике. Гадил, где попало, с гордым видом, топтал посевы и огороды, сношался на виду у поселян - и часто, напакостив, застывал в ступоре, что и предрекло его роду конец скорый и справедливый.

Ровные ряды энейских буквиц, выведенных простонародной скорописью, покрывали пергамент, словно солдатский строй - плац, и упорно не желали делиться на слова. Поскольку ничего общего с энейским языком, на первый взгляд, написанное не имело. И на второй взгляд… и на третий…

Все попытки прочесть такие знакомые буквы, складывающиеся в нечто невообразимое, привели Хранителя через несколько часов в состояние тихой ярости, усугубившееся ломотой в висках и жалобным мяуканьем кота, тоже, судя по всему, не испытывавшего восторга от умственных усилий хозяина.

Моргнувший раз и другой на конце фитиля огонек, чей острый язычок только что отчетливо двоился перед общими глазами, недвусмысленно намекнул не только на то, что масла осталось на донышке, но и на необходимость отдохнуть. "Вечер с вопросами, а утро - с ответами" - вспомнил слышанную когда-то поговорку Ум и, как был, не раздеваясь, рухнул на узкую лежанку. Правда, через минуту, вспомнив о приличиях - "хотя кому они сейчас в шишку уперлись, эти политесы?" - расстегнул застежки на ремешках и сбросил глухо стукнувшие об пол сандалии. Устроившийся в ногах кот свернулся клубком, выставив наружу лишь одно ухо и, смешно причмокивая, сразу же ровно засопел.

"Сам умаялся, и животину умаял… - думал, засыпая, Хранитель. - Ладно, будет утро, будет хлеб…"

Сон навалился на Адепта быстро и безжалостно, как пластун с мешком на незадачливого кандидата в "языки", сразу накрыв беспросветной и душной темнотой…

… и тем резче оказался внезапный переход от темноты к свету, буквально обездвиживший главу Приказа, так и не сообразившего, спит он еще или уже проснулся. А если и проснулся, то где? И почему так светло… или нет… уже нет.

Ум не чувствовал тела, что, впрочем, и неудивительно для сновидения, будто паря в темной и безвидной пустоте перед огромной оскалившейся пастью, а то, что поначалу показалось светом нестерпимой яркости, постепенно гаснув превратилось в блеск огромных клыков и розоватое свечение десен неведомого хищного зверя. Неведомого и пугающего - отсутствием лап, туловища, да только одна пасть способная существовать без остальной головы вызывала мерзкую нервную дрожь. Ощутимую даже в нынешнем бесплотном состоянии и слишком реальную для простого сна.

"А бывают, внученька, и просто сны, - Адепт вспомнил соромную скоморошью побасенку, слышанную еще в отрочестве, в попытке избавиться от страха самым верным средством - доброй шуткой. - Да и вижу я зверя глазами своими, а не заемными… значит, верно, бояться нечего".

Вот, между разошедшимися вверх и вниз частоколами игольно-острых зубов мелькнул красный и шершавый, даже на вид, язык…