Такого рода жалобы становились поводом для проверок и в других отраслях. По словам инспектора, занимавшегося лесозаготовительными предприятиями, среди 2500 узбеков, мобилизованных на лесопильные заводы, было зафиксировано множество случаев прогулов, воровства, спекуляции и изнасилований. Никто из партийного или заводского руководства не знал узбекского языка. Нарком лесной промышленности попросил Г. М. Маленкова послать на место пять или шесть партийных активистов, владевших как русским, так и узбекским[776]
. На «Уралмаше» в Свердловске и на Уральском танковом заводе в Нижнем Тагиле рабочих из Средней Азии поселили в худших землянках и бараках: двери и окна не заклеивали на зиму, на полу натекали лужи, мебели не было никакой. Рабочие здесь тоже не говорили по-русски, поэтому не имели возможности что-то объяснить или пожаловаться. Многие серьезно болели, страдали от увечий, желудочно-кишечных заболеваний, недостатка витаминов и пневмонии. Некоторые умирали от голода. В мае 1943 года была создана специальная столовая, призванная помочь всем рабочим восстановить организм после истощения, но ее оказалось недостаточно, чтобы обеспечить всех, кто нуждался в дополнительном питании[777]. Проверка на оборонном заводе № 577 в Молотовской области дала более утешительные результаты. Секретарь обкома партии отметил, что у рабочих-узбеков есть кровати, нижнее белье, одежда и двухразовое питание в столовой, а у тех, кто перевыполняет норму, – трехразовое. Тем, кто работал с опасными химикатами, выдавали молоко. Условия, по его мнению, им обеспечили такие же, как и другим рабочим, если не лучше[778]. Заместитель наркома вооружения тоже представил благоприятный отчет о положении приблизительно 6600 уроженцев Средней Азии, отправленных на строительные работы, – невзирая на то, что целые 20 % из них были больны и нетрудоспособны. Он переложил вину на тех, кто вербовал их в Средней Азии, нарушив правила мобилизации и не отправив набранных людей на медкомиссию[779]. По его словам, рабочие болели или были инвалидами еще до прибытия в пункт назначения. Вероятно, эти обвинения справедливы, но отсутствие нормального жилья, несомненно, усугубляло болезни, уже имевшиеся у прибывших.Отчеты по итогам проверок на стройках, куда отправили значительную долю крестьян из Средней Азии, производили куда более мрачное впечатление. В первые дни войны Наркомстрой по распоряжению ГКО сформировал особые строительно-монтажные части (ОСМЧ) для срочных проектов оборонной промышленности. В ОСМЧ-52 в Куйбышевской области четверть всего рабочего контингента составляли узбеки. Выполняли они грязную и тяжелую работу: копали, таскали землю, носили и поднимали грузы без помощи техники. В общежитиях не было ничего, кроме грязного дощатого настила, рабочие завшивели, на стройке не имелось ни умывальников, ни бани, ни уборных, ни прачечной. Несмотря на наличие карточек у рабочих, они, как и большинство людей, редко получали причитавшиеся им продукты, поэтому вынуждены были есть траву, дикие растения и очистки. Многие страдали заболеваниями желудочно-кишечного тракта, двадцать пять человек уже умерло от недоедания, еще больше убежало. Местные партработники пришли в ужас и попытались заставить руководство предприятия урегулировать ситуацию. Секретарь Куйбышевского обкома партии заметил, что в схожие условия уроженцы Средней Азии попадают и на других предприятиях[780]
. Однако никто не взял на себя ответственность за подорванное здоровье и ослабленный организм рабочих: местное партийное руководство винило заведующих строительством, заведующие винили вербовщиков в Средней Азии, а вербовщики, в свою очередь, кляли запросы на огромное количество рабочей силы, поступившие в их районы от Комитета.В худших условиях жили рабочие на строительных площадках, подведомственных НКВД. В июле 1943 года более 4000 уроженцев Средней Азии в качестве вольнонаемных отправились на Челябметаллургстрой (Бакаллаг) в Челябинске и на предприятия черной металлургии в Златоусте для строительства мартеновской печи. Обе группы поселили в лагерях НКВД, отдельно от заключенных и от трудармейцев – этнических немцев. Их нагрузки, жилье и продовольственные нормы были такими же, как и у арестантов и трудармейцев, – правда, НКВД приспособил их рабочий график к суровым уральским зимам. В Бакаллаге все – вольнонаемные, заключенные и трудармейцы – работали по десять часов в день и не выходили на работу, только когда температура падала до –35 °C, рабочим из Средней Азии смену сократили до восьми часов при –10 °C, а приостанавливали работу они при –20 °C[781]
. Но, пусть поправка на климатические условия и была сделана, одинаковые условия и продовольственные нормы для вольнонаемных и заключенных нарушали закон, и объяснить их можно было только дискриминацией.