Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

В ноябре 1943 года Комитет с невероятной скоростью жонглировал цифрами, наращивая задолженности и вместе с тем отдавая новые распоряжения. Из 3 700 400 человек, мобилизованных в 1943 году, более полутора миллионов предполагалось мобилизовать всего за два месяца – октябрь и ноябрь. Однако отставание достигло вопиющих масштабов. В середине ноября по предшествующим приказам оставалось набрать еще 1,6 миллиона человек. Областные советы и обкомы партии отвечали, что поставленные задачи невозможно выполнить к назначенному сроку. Комитет просто продлил сроки, и в результате по меньшей мере 588 000 человек, которых предполагалось мобилизовать на более ранних этапах, пытались набрать уже в первом квартале 1944 года. Количество людей, прибывавших на то или иное предприятие, не имело никакого отношения к исходным цифрам. Система вышла из-под контроля.

Уже и в самом Комитете понимали, что мобилизовать больше некого ни в деревне, ни в городе. Все, кто был способен выполнять хоть какую-то работу (причем многие из них утратили трудоспособность), уже работали – на заводах, лесозаготовках, торфяниках, шахтах либо в колхозах и совхозах. Дети или ходили в школу, или поступали в ФЗО. Работали мужчины, непригодные к службе в армии, работали матери маленьких детей. Шверник открыто признал, что незанятых людей не осталось. Он написал В. М. Молотову: «Прошу Вас ограничить вынесение новых заданий по мобилизации рабочей силы, а в случае острой необходимости в дополнительной рабочей силе отдельных предприятий разрешать Комитету по учету и распределению рабочей силы совместно с соответствующими наркоматами удовлетворять эти предприятия рабочей силой за счет перераспределения рабочих по уже выданным нарядам для этого наркомата»[850]

. По его мнению, основная функция Комитета теперь должна была состоять в перемещении рабочих из одной отрасли в другую. Он не мог взять рабочую силу из воздуха. Но Совнарком и ГКО продолжали присылать наряды, а наркоматы по-прежнему требовали удовлетворить их запросы. Цифры утратили всякий смысл. На стандартных бланках, используемых Комитетом для отслеживания процесса мобилизации, видно было, как растут задолженности. В 1944 году Комитет добавил новый столбец, где отмечал аннулированные из‐за недобора наряды. У системы трудовой мобилизации, одного из мощнейших орудий войны, не осталось человеческих боеприпасов.

Из-за задержек и недобора руководители предприятий не могли планировать размещение и питание рабочих, все-таки добиравшихся до пункта назначения. Директора не знали, прибытия скольких человек им ожидать и когда – с учетом перегруженности железной дороги – они приедут. В Комитете понимали, что связь между ГКО, промышленными наркоматами и руководством предприятий налажена слабо. В июле 1943 года, например, Комитет уведомил ГКО, что оборонный завод № 710 в Подольске не готов принять 3000 рабочих, которых ГКО распорядился предоставить Наркомату вооружения. Рабочие должны были прибыть из сельских районов в течение десяти дней. В данном случае даже Наркомат вооружения, обычно непрестанно требовавший новой рабочей силы, согласился отменить мобилизацию[851]

. Однако большинство нарядов не аннулировали, поэтому крестьяне и юные выпускники ремесленных училищ прибывали на предприятия, не готовые предоставить им жилье, одевать и кормить их. Летом 1943 года нарком госбезопасности В. Н. Меркулов получил несколько писем за подписью молодых рабочих, в основном девушек, отправленных из Ярославля в город Миасс Челябинской области. Подростков мобилизовали для работы на автомобильном заводе имени Сталина («УралЗИСе») и поселили в тринадцати километрах от предприятия. Дорога занимала столько времени, что многие ночевали на работе, чтобы избежать сурового наказания за опоздания. В одном из писем говорилось: «Приехали к голым стенам, спим на полу, ничего не получили – ни матрацев, ни одеял, ни подушек»[852]

. Девушка описывала тяжелые условия, в которых оказалась вся группа: «Живем очень плохо, мы все распродали. Приходишь с работы, а есть нечего, – ложусь голодная. Стирать нечем, а купить мыла нет денег. Кормят одной травой – очень голодно. У нас ребята часто болеют. Многие убежали»[853]. Однако хуже всего, по словам одной работницы, были притеснения со стороны местных хулиганов, проникавших в общежития по ночам, чтобы грабить девушек. В письме, написанном ночью, она рассказывала: «Вот сейчас сидим и ждем налета на общежитие». «Заявляются часов в 12 ночи, – продолжала она, – и начинают обыскивать нас, отбирают карточки хлебные, деньги, снимают хорошие ремни и берут все, что им надо. <…> Местные ребята приходят в общежитие грабят и бьют наших ребят, из‐за этого все разбегаются по домам»[854].