Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Все расскажу. Рано утром мы собрались во дворе, ребята. <…> Вдруг объявляют по радио, что сейчас будет важное правительственное сообщение. Мы сразу остановились. И выступление Молотова, что началась война. Мы, конечно, не пошли никуда, вернулись домой. Это было днем. И вот, до самого вечера у нас все были разговоры, когда наши войска перейдут границу. Только об этом разговоры. На другой день в доме разговоры: «Как наши там? Не перешли еще границу?» <…> Они обсуждали, когда. А потом узнаем через несколько дней, что немцы уже захватили Минск. О переходе границы нашими войсками и речи не шло. У нас же ничего не сообщали об этом. Это потом уже, когда немцы углубились на сотни километров, тут уже деваться некуда, надо сообщать: «В результате упорных боев наши войска оставили город такой-то…»[1128]

.

Вскоре люди поняли, что фраза «бои на таком-то направлении» означает потерю очередного города или территории. Работники радио, нового средства массовой информации, способного транслировать новости в прямом эфире, на первых порах не понимали, что от них требуется. Как позднее отметил один историк, радио встретило войну молчанием[1129]

. Неудивительно, что отсутствие достоверной информации породило панические слухи. В селах некоторые возмущенные крестьяне, не поддавшиеся общим настроениям, говорили соседям: «Не верьте газетам, они все врут»[1130]

. Другие выражали пораженческие взгляды, утверждая, что СССР не может равняться с Германией и воевать с ней, что «лучше не воевать с фашизмом, так как не в чем идти на фронт». Немцы намеренно распространяли листовки и пропаганду, поощрявшие такие настроения. Инженер на оборонном заводе сказал рабочим: «Гитлер умен, Германия сильна, лучше было бы не вступать в войну с Германией, сложить оружие». Схожие чувства выразил плотник и член партии, уверявший своих товарищей на деревообрабатывающем заводе: «СССР с Германией ничего не сделает. У них техника сильнее нашей. Радио говорит неправду, газетам верить нельзя»[1131]

. Некоторые даже полагали, что стране под управлением Германии будет лучше. Бывший кулак в инструментальном цеху спросил другого рабочего: «Зачем проливать кровь, уничтожать народ, если немец уже столько покорил. Пускай будет так, как он хочет. Надо согласиться с ним и подчиниться. Ведь нам, рабочим все равно, кто бы ни правил. При всякой власти надо работать»[1132].

Пораженческие настроения, проявлявшиеся в первые месяцы войны, свидетельствовали о том, что их выразители пока слабо представляли себе оккупационную политику Германии. Они не любили советскую власть, не верили газетам и питали основанную на заблуждениях надежду, что уступками можно возместить нанесенный ущерб. У незначительного меньшинства нееврейского населения оккупированных территорий подобные приспособленческие намерения переросли в активный коллаборационизм, но подавляющее большинство вскоре отказалось от них, увидев жестокость и презрительное отношение немцев.