Партийные руководители приложили немало усилий, чтобы наладить диалог. Организационно-инструкторский отдел ЦК отправил активистов, поручив им навести порядок: «Агитколлективы не работают, а в это же время по 3–4 человека работников горкома гастролируют ежедневно по фабрике, не зная, как и где применить свои силы»[1155]
. Директорам фабрик позволили купить лошадей, чтобы ускорить доставку сырья, сократив таким образом количество простоев и повысив зарплаты[1156]. Пальцев, первый секретарь Ивановского обкома партии, разрешил в заводских столовых продажу хлеба за деньги (сверх норм, выдаваемых по карточкам), даже когда такая торговля уже была запрещена по всей стране, снял ограничения, не позволявшие детям получать «двойное» питание – в детских садах и по карточкам дома, – и отказался выполнять распоряжение, ставившее рацион рабочего в зависимость от выполнения им нормы выработки. Среди работников обкома его действия вызвали разногласия. Позднее в 1942 году заместитель Пальцева написал на него две пространные жалобы в ЦК, заявив, что тот «дискредитировал себя» в октябре 1941 года, когда шла эвакуация, и поэтому утратил авторитет в глазах рабочих. Автор писем гневно заявил: «Он это знает. А это сознание порождает в нем растерянность и неуверенность, страх, боязнь»[1157]. Он полагал, что Пальцев поторопился пойти рабочим навстречу. Жалобы проверили, но Пальцев остался на своем месте, а заместителя уволили[1158]. Наиболее гибкие местные чиновники, как и Пальцев, понимали, что рабочие терпят огромные лишения и что их поддержка много значит для фронта.«Я и ты – по-прежнему – одно»
Ужас, вызванный отступлением Красной армии, породил сомнения, но вместе с тем миллионы добровольцев подхватили мобилизационную инициативу государства. Через два дня после начала войны Александр Александров и Василий Лебедев-Кумач написали песню «Священная война» – волнующий гимн, пронизанный духом «народной войны», со знаменитым припевом:
Слова песни, которую пели на вокзалах во время проводов на фронт, вдохновляли и солдат, и гражданское население. Сотни тысяч женщин, подростков и пенсионеров вышли на работу вместо ушедших на фронт мужчин. Местные советы организовали дополнительные центры по уходу за детьми, чтобы матери могли работать[1160]
. Люди отдавали дорогие им украшения, обручальные кольца, фамильные ценности, чтобы пополнить государственные запасы золота и серебра, расставались с жалкими сбережениями, на которые могли докупить продуктов на колхозном рынке. Колхозники несли молоко, яйца, мясо и зерно. Партийные работники организовали на крышах домов наблюдательные посты, чтобы жители тушили зажигательные бомбы, а Осоавиахим (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству) сформировал в каждом квартале небольшие группы, патрулировавшие бомбоубежища, создававшие пожарные команды и занимавшиеся маскировкой окон. Миллионы вступили в ополчение, добровольческую гражданскую милицию, учрежденную, чтобы защищать железные дороги, мосты и линии связи, а в критических обстоятельствах – сражаться наравне с Красной армией[1161].В Ленинграде линия фронта пролегала всего в трех километрах от прославленного Кировского завода, а батальоны солдат, рабочих, студентов уходили на фронт по улицам города. Боль этого пути на войну отозвалась в стихотворении Ольги Берггольц «Дорога на фронт»:
В потоке стихов и песен ощущалась суровая решимость перед лицом следующих одна за другой потерь. В числе самых популярных пьес военных лет – «Русские люди» Константина Симонова, «Фронт» Александра Корнейчука, «Нашествие» Леонида Леонова. В поэме «Киров с нами» Николай Тихонов описывал видение: С. М. Киров, первый секретарь Ленинградского обкома, убитый в 1934 году, шел по разбомбленному городу: