Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Боец, справедливый и грозный,По городу тихо идет.Час поздний, глухой и морозный.Суровый, как крепость, завод.Здесь нет перерывов в работе,Здесь отдых забыли и сон,Здесь люди в великой заботе,Лишь в капельках пота висок.Пусть красное пламя снарядаНе раз полыхало в цехах,Работай на совесть, как надо,Гони и усталость и страх[1163].

Симонов написал «Жди меня», знаковое военное стихотворение, построенное как обращение солдата к любимой. Его знал наизусть каждый на фронте и в тылу:

Жди меня, и я вернусь.Только очень жди,Жди, когда наводят грустьЖелтые дожди,Жди, когда снега метут,Жди, когда жара,Жди, когда других не ждут,Позабыв вчера.Жди, когда из дальних местПисем не придет,Жди, когда уж надоестВсем, кто вместе ждет.

Эти слова позволяли солдатам надеяться, что о них помнят, и служили оберегом тем, кто ждал, внушая взамен беспомощной тревоги уверенность, что само ожидание способно вернуть любимого солдата домой:

Жди меня, и я вернусь,Всем смертям назло.Кто не ждал меня, тот пустьСкажет: – Повезло.Не понять не ждавшим им,Как среди огняОжиданием своимТы спасла меня.Как я выжил, будем знатьТолько мы с тобой.Просто ты умела ждать,

Как никто другой[1164].

Массовые репрессии конца 1930‐х годов отравили эмоциональную и политическую обстановку в стране, и многим приходилось делать над собой усилие, чтобы примирить собственную обиду и поддержку страны в этой войне. На работавшем в блокаду Ленинградском радио одним из самых пронзительных был голос Ольги Берггольц. Саму Берггольц Большой террор тоже не обошел стороной. Она и ее муж были арестованы, и после побоев в тюрьме у Берггольц случился третий выкидыш[1165]. Но Берггольц осталась преданной коммунисткой; читая по радио свои стихи, она давала надежду умирающим от голода ленинградцам. В стихотворении «Мы предчувствовали полыханье» Ольга Берггольц выразила терзающее ее глубокое внутреннее противоречие между любовью к своей стране и гневом, который будили в ней репрессии. В стихотворении она «в слепящей вспышке» понимает, что ее Родина – не Сталин или государство, а люди, в том числе осужденные в 1930‐е годы как враги народа:

Мы предчувствовали полыханьеэтого трагического дня.Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.Родина! Возьми их у меня!Я и в этот день не позабылагорьких лет гонения и зла,но в слепящей вспышке поняла:это не со мной – с Тобою было,это Ты мужалась и ждала.Нет, я ничего не позабыла!Но была б мертва, осуждена —

встала бы на зов Твой из могилы,все б мы встали, а не я одна.Я люблю Тебя любовью новой,горькой, всепрощающей, живой,Родина моя в венце терновом,с темной радугой над головой.Он настал, наш час, и что он значит —только нам с Тобою знать дано.Я люблю Тебя – я не могу иначе,я и Ты – по-прежнему – одно.(июнь 1941 г.)[1166]

В стихотворении Берггольц примиряет горечь, оставленную годами террора, с обретенным стремлением преданно служить своей стране во время войны – выбор, сделанный бесчисленным множеством людей, пусть и не сформулированный ими так же отчетливо, но не менее решительный.