Крик

– Так это вы? – удивился адвокат. – Такая представительная женщина, и вдруг… Очень неожиданно.

– Так ваш брат адвокат кого угодно до мордобоя доведет, – и спрашиваю Володьку, откуда он это узнал про меня.

– Об этом вся Тишина говорит. Надо сказать, с восторгом. Наконец-то нашелся человек, который врезал по фэйсу своему адвокату. Здесь многие об этом мечтают. Я, конечно, не о вас, Анатолий Николаевич.

Надзиратель в дверях с усмешкой говорит:

– У вас все нормально?

– Нормально, начальник, – отвечает Володька. И своему балаболке. – Мы немного поговорим, Анатолий Николаевич. Всего пару фраз, – и, повернувшись ко мне. – Верунчик! Мне уже Алька тут целую лекцию прочитала. Ну, ты ее знаешь. Красавицы вы наши, я очень за вас рад. И за Антона. Но у меня свои заморочки. Больше ничего не могу добавить, – и вдруг говорит. – Вы с Алькой расцвели до невозможности! Если бы не этот вот мужик у дверей, – и показывает на надзирателя. – Я бросился бы тебя целовать. Просто нет мочи смотреть, на это великолепие. Наши общие фирменные посиделки – самые лучшие для меня воспоминания. Было же время.

Вернулся Новиков, мы подписали, как положено протокол очной ставки, и я пошла к дверям. У дверей обернулась. Он помахал мне рукой. Я не выдержала, конечно, и заплакала. Ну почему так с людьми происходит? Ведь все нормальные вроде люди. Видимо денежный вопрос всех сильно портит.

16

Мы с Алькой спустились в машину. Ревели, конечно, как белуги, а потом поехали к Макаровскому домой. Ирина нас уже ждала. И сразу с расспросами, как он, как выглядит, что сказал, что передал? Алька ей все рассказала, но новостей-то в принципе не было никаких.

– А вы Антонио Вегу видите? – вдруг спросила она.

– Видим, – ответила я. – Мы с ним встречаемся, но он под охраной.

– Говорят, там его избивают. Ноги ему переломали, – она смотрит на нас.

– Ерунда все это. Ногу он повредил, когда лез из окна на улицу. Охранник ушел, он свой ключ не мог найти, – говорит Алька.

– Я вот все-таки не пойму, – говорит Ирина. – Вы же работали в одной НК, вы у нас в гостях бывали, вроде бы, все одинаковы. Ну почему Володю арестовали?

– Нам всего не говорят, – отвечает Алька. – Мы с Вероникой женщины, что с нас спросить, нам начальство меньше доверяло, да и фирмы наши по значению – ни чета Володькиной.

– Но вот Антонио, – не отставала Ирина. – Как мне рассказывал Владимир, у него фирма ничуть не меньше чем у Владимира. Направления у них, правда, разные. У того Латинская Америка, Испания. Но по значению – одинаковы.

И смотрит на нас, я бы даже сказала, с подозрением. Вот, мол, Володька арестован, а вы все наслаждаетесь свободой. Почему такая несправедливость? Нам с Алькой стало неприятно, какая-то нервозность возникла. Мы поспешно распрощались.

Ирина, уже в дверях:

– Девочки, заходите, заходите.

А нам уже и заходить расхотелось. Когда сели в автомашину, Алька говорит:

– Ну что я тебе про людишек говорила? Вот уже и зависть, и недоверие – вы здесь, а он там, и чем вы лучше? И я даже в ее взгляде чуть ли не озлобление увидела.

– Неприятно, конечно, – согласилась я. – Но ее можно понять.

– Всех ты, Верунчик, хочешь понять. А кто нас с тобой понять захочет?

– Жалко мне ее. И с детьми как? Им-то каково? Если у меня дело, не дай бог, дойдет до тюрьмы – на пороге повешусь.

– На пороге чего?

– Чего-чего. Еще не выбрала.

– Нет, нам с тобой подруга еще рано вешаться. Нам детей надо поднять. У тебя любовь вот образовалась. Ты этому идальго еще русоголовых девочек и мальчиков народишь. Нет, рановато нам вешаться.

17