Крик

– Ну, у тебя Федоровна – женщина мудрая. Она тебя от сплетен оберегает. А моя Фекла Ивановна приносит всякие сплетни почище журналюг. Так вот, она мне передает, что нас троих на все лады ругают за то, что мы не стали нести разную чушь, которую нам адвокаты пытались в голову вбить. Как же, мол, они могут. Они получают такие зарплаты. При чем работа – не бей лежачего. Мы-то, мол, знаем, что за них всю работу выполняли подразделения НК. А они лишь холили свои морды и фигуры в фитнесах и деньги гребли. Придут, кофе попьют, покурят в коридоре. И вся работа. Потом секретари принесут им готовые документы на подпись. И вся работа. А теперь, как хозяина посадили, так они его и закладывают. И единственный кто им открыто возражает – твоя Федоровна.

Она им: «Вы что, пустоголовые с ума сошли совсем? Зачем же им на себя наговаривать и ради чего собственно? Вы что не видите, что случилось с Макаровским, Перелезиным и другими? Им в Тишину, что ли, вслед за ними? А главное, коровы вы тупые, это мало чем поможет. Суду достаточно схему НК показать, и не надо никаких свидетелей». Так что при ней они боятся языком молоть, а так – злобствуют, как кобры.

– Неужели они не понимают…

– Некоторые понимают, но злоба сильнее. Потому признаваться Антону: ни в коем случае. Лучше тогда просто замуж не выходить. Правда, есть один способ…

– Ну, давай, давай.

– Роди ему еще двоих-троих к своему Степке. Поэтому, когда он вдруг не сдержится, у тебя с ним такое богатство. А он мужик ответственный.

– Что ответственный, это верно. А что в душе будет происходить? К тому же кровь горячая, идальго все-таки.

– Ладно, с этим решили. Ни за что, ни в коем случае. Решили. Но есть и другие, так сказать, текущие обстоятельства. Например, журналюги проклятые пронюхают про это, и начнется. Грязное белье и прочее. Не думаю, что они смогут докопаться до нашей полуночной деятельности. Но гадостей разных напишут. Ни ему, ни тебе это не надо. А тебя уж точно запишут в агента Кремля. Докопаются, что у тебя Игорь спрыгнул с крыши. Довела, мол, его до такого состояния. Побегут к твоей бывшей свекрови. Заверещат везде о роковой женщине. Но тут они будут правы, потому что ты действительно роковая женщина, правда, сама ты об этом не знаешь.

– Да пошла ты к черту. Наговорила, бог знает что. Но если они действительно доберутся до свекрови… Это будет шоу на всю планету. Как-то я про это не подумала. Нет, выходить сейчас замуж нельзя. А в агенты Кремля точно запишут. Всех заложила и Антона выманила с Запада. И еще, грохнут меня, пожалуй. А что, могут, а Алька?

– У нас все могут.

15

Неожиданно вечером позвонил Новиков и сказал, что нам с Алькой завтра утром, ровно в десять, нужно быть в Матросской Тишине. Он будет проводить нам очную ставку с Володькой Макаровским. Я тут же позвонила Альке, а она уже знала. Новиков и ей звонил.

– Сейчас позвоню жене Макаровского, – говорит она. Может, что попросит передать ему.

– Меня Новиков предупредил, что никаких писем, никаких продуктов, никаких вещей, даже лекарств нельзя.

– Мало ли, чего он там скажет, мы с тобой просто свидетели, и никто ничего нам не сделает. В крайнем случае, отберут.

– Ты по телефону осторожней, вдруг прослушка.

– Кому мы с тобой нужны, мне ребята в группе рассказывали, чтобы организовать прослушку, надо столько разных заявлений и бумаг составить, что легче под дверью встать и ухо приложить – надежнее и дешевле.

– Мы-то да. Но Макаровский сидит.

– Не беспокойся. Нам и сообщать нечего, кроме простых вещей – как она, как дети.

Утром я подсела к Альке в «опель» у метро «Сокольники» и через пять минут мы были около Тишины. В машине мне Алька подробно объяснила, в чем, по ее мнению, будет состоять очная ставка. Я, говорит, очную ставку еще в прошлом году сдала. При ней выясняются разногласия или противоречия в показаниях. Но у нас момент особый. Я думаю, они хотят, чтобы Володька послушал, что мы говорили на следствии, посмотрел какие мы красивые, бодрые и жизнерадостные и как он идет в камеру, а мы своими стройными ножками идем домой пиво и вино пить, с мужиками целоваться. В общем, дышать свежим воздухом свободы. А все потому, что мы, не выдавая никаких секретов, просто рассказываем, как мы работали. Вот и все. Надеются, что он посмотрит на нас и, глядишь, тоже придет к выводу – не поменять ли свои показания. Дело не хитрое. Других противоречий я просто не вижу. У нас у каждой фирмы свои заботы.

Мы встали напротив дверей здания Тишины, и стали ждать десяти часов. Смотрим где-то в девять пятьдесят к зданию идет Новиков – идет пешочком, с портфельчиком в руке.

– Бедолага, видно начальство машину не дало. Я ему по телефону говорила: давайте подвезу. Уперся, как молодой козленок. Не положено, не положено, – говорит Алька.