Крик

– Какой тут флирт? Мне он очень Игоря напоминает. Вот когда Алексеев, гад, на него рычал, мне вдруг даже стало страшно за него. Но потом вижу, смотрит он на Алексеева спокойно, холодновато, без холуйской дрожи. Губки так сжал, и смотрит жестко. По фэйсу не даст, но не уступит. И тот, опытный бюрократ, сразу почувствовал, что парень не уступит, и давай на помощь Бажова звать, думал тот пойдет ему навстречу.

– Я тоже думаю, он крепкий мальчик. Этот с крыши не будет прыгать. Это точно. А вот дадут команду сверху и предъявит этот мальчик тебе обвинение по статье «мошенничество». Сейчас ты мне скажешь – работа такая.

– Не пугай. Ну не должны нас привлечь.

– Тоже так думаю. Но чтобы не сглазить, давай-ка сплюнем три раза, как положено.

18

Все-таки, по части моего отношения к Антону, Алька была неправа, менеджер несчастный. Вот если говорить об Олеге, то там все правильно. Я и на Кипре уступила ему, если уж говорить откровенно, из страха. Если бы я вдруг начала из себя строить недотрогу, у него, конечно, возникло бы подозрение, почему она так себя ведет. Он ведь не наивный, наверняка догадался, что я его узнала. Но вот в Лондоне, своим идиотским приставанием, он так меня разозлил, что я готова была упереться насмерть, и послать его со всей безопасностью НК. Кстати он, наверное, это почувствовал. А я и сама не пойму, почему уперлась. Хотя ему все было ясно. Вот тут Алька права: никогда не следует говорить мужикам правду о себе, надо стоять на своем, только тогда до них что-то доходит. И никогда не надо просить извинений и каяться. Потому что понять женщину дано только Всевышнему. И то, по-моему, не всегда.

В среду Антона отвезли на допрос к десяти часам. Мы договорились, что я к нему подъеду как обычно, где-то в четыре или в пять, но он позвонил и сказал, что задерживается. Я сказала, что может тогда завтра, но он просил именно сегодня. Так почти торжественно говорит: ты мне нужна. Я приехала пораньше, приготовила то, что у нас там было в холодильнике. И слышу, машина под окном, этот шум шин я уже запомнила. Я сделала все, согласно инструкции, и он открыл дверь. Охранник помахал мне рукой. Надо сказать, я их почти никогда не видела, хорошо работали ребята. Одним словом, настоящие профессионалы, как говорит Алька.

Антон принял душ, пока я накрывала на стол. И вышел к столу, строгий и торжественный. Я удивлено смотрела на него. Он наполнил бокалы, я с ним тоже перешла на вино, встал и произнес:

– Хочу тебе сообщить, что мне сегодня предъявили обвинение.

– Ну как же так! – вырвалось у меня невольно, как Алька скажет, по-бабьи. – Ведь обещали! – и я невольно схватилась за сердце.

Он бросился ко мне, схватил за руки, приговаривает:

– Ты что, ты что. Этого же следовало ожидать. Ну что ты, Верунчик.

А меня и вправду, что-то прихватило. Он побежал искать таблетки, но я остановила:

– Не надо, налей лучше коньяку.

Он налил и я, не дожидаясь его, махнула значительную часть фужера. Отдышалась, и говорю:

– Нет, рано я коньяк пить бросила.

И как принялась плакать. Алька она, конечно, была отчасти права, когда говорила, что в наших чувствах с ней нет бабьего придыхания. Я тогда даже не спорила. Но тут мне что-то и впрямь плохо стало. Так жаль его. Вроде ведь обещали, и вдруг обвинение. Он стал меня успокаивать. Я со слезами, махом, выпила еще коньяку.

– Но они же обещали, – твержу. – Вот так во всем, наша гребаная власть. Наобещают, а потом в тюрягу. Так и нас с Алькой, когда будет подходить следствие к концу. Когда расскажем, что им нужно, так тоже в тюрягу.

– Не так все страшно.

– Как не страшно! Они хоть тебя не арестуют?

– Нет, нет. Ну, ты послушай. Вот слушай. Они мне все это объяснили так. Первое – надо сказать честно, они мне не обещали, что я останусь свидетелем. Этого не было сказано. Я говорил с самим Бажовым. Он сказал тогда, что они меня не будут арестовывать в любом случае. Но вот кем я буду, обвиняемым или свидетелем, он сейчас мне сказать не может. Это тогда. Так что тут все по-честному. Ну а сейчас я говорил опять с Бажовым. И вот что он мне сказал: У моей фирмы украдено по объему больше чем у других, больше чем у Макаровского, больше чем у Перелезина и других. Макаровского и Перелезина они в связи с их непримиримой позицией отпустить уже не могут. Они идут как соучастники хозяина. Вас, говорит, несмотря на это, мы бы оставили свидетелем на том основании, что вы были простым подписантом и не понимали, что являетесь орудием в руках хозяина, не понимали своей истинной роли в НК. Вот, например, с женщинами – генеральными директорами, мы так поступить можем. У них ни у одной нет высшего образования. Они искренне не понимали своей роли в качестве генеральных директоров. А вы ведь закончили Гарвард. Факультет экономики. И сказать, что вы не понимали, что вас держат, как у нас говорят, за Фунта, вы не можете. А если и скажете, вам никто не поверит. Кстати о вас с Алькой, видишь, какую оговорку я получил. Вы будете считаться подписантами и останетесь свидетелями. Ты понимаешь?

– Да ладно про нас. Мы полагали, что так, наверное, и будет.