Кристальный пик

Оттолкнув Сола, пытающегося придержать меня и помочь вместе с подоспевшей стражей, я пробежала еще немного и прислонилась к двери собственных чертогов, толкая ее плечом и расцарапанными о ветви руками. Та отворилась со скрипом.

— Сейдмана! Позовите сюда сейдмана немедленно! — приказал Солярис с порога.

Он дотронулся до лежащей на полу Матти первым и осторожно перевернул ее, лежащую на животе и утопающую в луже крови посреди спальни. Она дышала, но не двигалась. Вороные волосы слиплись, а приподнятая Солом голова повисла, как у тряпичной игрушки. Мне пришлось побороть оцепенение и помочь ему, чтобы разглядеть, сколько именно порезов и укусов испещряли ее лицо.

Матти была изуродована до неузнаваемости, а на постели лежала кроличья маска из червонного золота.

5. Свежие раны на старых шрамах

Несмотря на то, что в этот раз за кроличьей маской никто не прятался, я не могла отделаться от ощущения, будто она следит за мной. Заляпанная кровью человека, который приходился мне ближайшей родней, и отражающая разгромленную комнату, она осталась лежать на моей постели даже после того, как слуги в ней прибрались. Смотрела на все своими пустыми глазницами, оскверненная и лишенная всякой божественности, как преступное орудие, надругательство над всем святым и почитаемым. Селен подарил мне маску самой Кроличьей Невесты, как доказательство: это он содеял с Маттиолой то, что называл заботой.

Из ее ладоней и пальцев торчали иглы для шитья, — она оборонялась ими, выдернув их из кресла, — а сапфировый кулон, что подарил Вельгар, валялся у окна вместе с порванными звеньями цепочки. Пускай Селен ограничился одним только лицом, не тронув остальное тело Матти, та потеряла столько крови к нашему приходу, что губы ее посерели, будто припорошенные костровым пеплом. Только они и веки были единственным, что не покрывали сочащиеся порезы. Кровь запеклась даже на вороных ресницах, не позволив Матти открыть глаза, когда она наконец-то пришла в сознание. Впрочем, это было к лучшему: стеная и плача, она просила принести ей зеркало...

И я, и Ллеу провели подле Маттиолы больше пяти часов, но если от него была польза, — он наносил припарки одну за другой, мешал мази, прикладывал горячее серебро к ранам, чтобы они перестали кровить, — то я же сидела рядом без толку. Крепко держала пальцы Матти в своих, слабые и ледяные, и описывала ей, какого цвета сейчас небо за окном, когда Ллеу наложил ей на глаза лечебную повязку. Вряд ли она понимала меня или даже слышала — только бесконечно стонала от боли, изгибаясь дугой, когда Ллеу снова прикасался к ее лицу, и теряла сознание в лихорадке. Субботняя вода* с календулой и корой дуба ненадолго вытеснила из южного крыла замка запах крови, но тот возвращался снова и снова. Следуя всем указаниям Ллеу, я постоянно протирала порезы Матти лоскутом чистой прохладной ткани, отказываясь пускать на свое место кого-либо из слуг. Никто другой более не должен был расплачиваться за мои ошибки, как уже расплачивалась Матти. Смотреть в ее лицо, превращенное в месиво по моей вине — это и есть моя кара.

— Не говорите ему, — Это было первое, что нам с Ллеу удалось разобрать из ее беспорядочного шепота, путающегося с хрипами и рыданием. — Не говорите, что стало с моим лицом.

Я не знала, о ком идет речь: о Гекторе, бродящем туда-сюда перед дверью с молотком в руках, коим он собирался отныне защищать Матти, коль хускарлы мечами защитить не смогли; или же о Вельгаре, сапфировый медальон которого Маттиола инстинктивно сжимала в другой руке, ломая ногти, когда я принесла его ей. Так или иначе, я дала Матти свое обещание, прежде чем мягко опустить на кровать ее обмякшую руку и выйти из комнаты, откуда уже вынесли все зеркала и вещи с отражающими поверхностями.

— Это был дракон.

Ллеу присоединился ко мне на балконе, когда вымыл руки в медном чане, где вода уже окрасилась в розовый, и сделал все возможное для того, чтобы Матти крепко уснула, не чувствуя боли. В этом ему помогло молоко из тех самых маков, на поле с которыми мы смотрели с высоты птичьего полета, забравшись на самую вершину замка по винтовой лестнице, где никто и ничто не могло нас слышать, кроме оставшихся в живых богов.

От Ллеу все еще пахло горькими целебными травами, какими раньше пахло от моего отца — он покрыл ими, перетертыми в жмых, все лицо Матти, оставив воспаления успокаиваться под плотными тканями. Несомненно, он знал толк в исцелении плоти, потому и действовал там, в ее покоях, быстро и методично. Не колебался ни секунды, когда приказал Гектору с Солом принести ему ингредиенты из Безмолвного павильона (Кочевник тоже вызвался, но не смог прочесть составленный список), и отточенным движением вскрыл клинком брюхо только что пойманному воробью, шепча нечто на языке, далеком от общего. В тот момент я впервые за долгое время услышала, как снова звенели колокольчики на его запястье, включая черный, ониксовый.