Кром. Книга первая

Беглые, запрокинув головы и отвалив от удивления рты, смотрели, как Волод ловко перебираясь по резьбе с изгиба на изгиб, лезет на стену. Поднявшись до крыши, Волод перевалился через парапет и пропал.

Несколько минут над улицей висела тяжелая тишина.

Главник подошел к Малке и ударил ее по лицу.

Беглые, молча собрались и пошли своей дорогой.

Проклятие спряталось. Старик спрятался. Сухие шишковатые пальцы перетирали время в черную труху. Проклятие принимало в себя падающие секунды и отвечало вязкими кругами, разбегающимися по черной слизи. Терпение – вот главная черта любого проклятия. Скоро все кончится и торопиться нет нужды. Проклятие уснуло. Старик смежил веки. Их цель затерялась среди зданий, укрытая сакрамом, и взор темной ваканы остался безтревожен. Проклятие ожидало. Старик ждал ночи. Ждал, когда снова наденет Ночной Колпак.

За день беглые ушли далеко. Они торопились, их подгонял страх. На ночлег повалились вповалку вымотанные и издерганные. Но сон не дал спасения.

Вой поднялся далеко за полночь. Это был вой гигантского животного с трубой вместо морды и вихрем вместо дыхания. Беглые соскочили со своих лежанок, похватали оружие.

– Что это?

– Такого не было.

– Проклятье…

Вой накатывал волнами, давил барабанные перепонки, толкал в грудь и ломал череп словно тиски.

Темнота поднималась как стена на расстоянии пяти шагов. Луны пропали, звезды не зажглись.

Тяжелый клинок отлит из темноты – казалось, если опустить его, тьма потечет по лезвию и закапает на мостовую. Малка подняла кинжал и выставила перед собой.

Вой шел с той стороны, откуда пришли беглые, вой шел по их следам, и он приближался.

– Что там?

– Не видно…

– Тьма!

– Тихо! Там кто-то идет…

– Кто?!

– Тихо!

Взяв наизготовку оружие, беглые вглядывались во тьму. В темноте стали проявляться смутные фигуры. Они угадывались только по контурам, еще более черным, чем сама темнота. Фигуры приближались.

Движения их состояли из тошнотного мотания, дерганных рывков и неровного переваливания, будто шагали бурдюки, наполненные жидким студнем.

– Проклятие!

– Гмуры!

– Не может быть!

– Проклятие…

Первым шел тот беглый, что умер утром. Чернота толчками выходила из его рта и стекала на грудь. Второй плелся в двух шагах за ним, его лицо словно кувшин из белой глины. Через резкие трещины в кувшине выплескивалась чернильная мерзость. Третий катился комом слизи со смутно угадываемыми контурами рук и ног. Четвертый нес вместо глаз дыры сочащиеся черным гноем.

За мертвыми беглыми качались еще фигуры – бесформенные, мертвые, проклятые.

Это бы те, кого забрало проклятие. Гмуры?

Проклятие вело их, подталкивало в спину чудовищным звериным воем, тянуло как марионеток за руки и ноги, тащило, волокло по плитам мостовой.

Беглых парализовало. Ужас сковал их, проникнув до каждой клеточки вибрирующим давящим воем.

Проклятый подошел совсем близко. Кто-то из бойцов сбросил с себя оцепенение – с неслышимым сквозь вой воплем, дико перекосившим рот, изломавшим лицо в безумную маску, боец замахнулся и всадил в проклятого копье. Рогатина не встретив сопротивления, вошла в тело почти до середины. Гмур развернулся и все увидели, что пронзившее тварь копье не вышло из его спины, оно будто провалилось в бездонный мешок, наполненный чудовищной жижей.

Гмур не замедлил шага. Боец отпрянул, выхватил кинжал. Проклятый задергал руками и схватил на секунду человека. Боец стек на землю, будто из тела исчезли все кости. Через мгновение, он, шатаясь и дергаясь, как надуваемый пузырь, поднялся на ноги. Чернота капала у него из ушей.

Проклятые подходили все ближе к кучке оцепеневших беглых, брали их в кольцо, ряды гмуров становились плотнее, гуще. Беглые сжались в ощетинившийся бесполезными копьями комок.

И тут поверх всех голов полыхнуло оранжевое огненное полотнище.

Пламенная струя била с крыши дома напротив – она была направлена не на землю, а под углом вверх. У своей вершины огненный фонтан рассыпался на вязкие горящие капли и обрушивался вниз. Струя с гудом рвалась в темное небо, с ревом двигалась из стороны в сторону, щедро разбрызгивая раскаленные капли, будто поливая возделанную и засаженную семенем гряду. Капли сыпались на мостовую, на раздутых гмуров, на трясинные следы стекающей с них черноты.

– Огненный дождь! Огненный дождь!

Малка закричала, во вскинутых к небу ее глазах бился оранжевый сполох.

– Огненный дождь! Он вернулся! Он спасет нас!

Горящие капли прошивали проклятых насквозь, их тела лопались как пузыри – под жгучей капелью проклятие исходило и сворачивалось в черную дымку, развеивалось, растворялось в пляшущих на мостовой огненных язычках. Огненный дождь выжигал проклятие дотла.

Пламя на земле собиралось в лужи, стекалось в ручейки. Огнемет не переставал бить, но стало заметно, что давление в его сифонах заканчивается и скоро очищающий ливень прекратится. Пылающая струя пересекла улицу, перерезая гмурам путь, и замерла.

Беглые собрались бежать прочь, подальше от этого ада, но вдруг в доме напротив распахнулась дверь.

– Стойте! Не уходите! Сюда! Сюда!

Это Волод.

Беглые снова застыли, уставились на него с благоговейным ужасом.