Кровь драконов

— Рапскаль по-прежнему мой друг, — заявил он. — Не думай, будто тебе нельзя говорить со мной о нем. Рапскаль провел в камнях воспоминаний больше времени, чем мы все, — и это становится заметно. Думаю, когда он вернется, нам надо все хорошенько с ним обсудить.

— Боюсь, уже слишком поздно. Рапскаль искренне убежден в том, что Старшим следует жить именно так: погрузившись в грезы прошлого.

— Возможно. — Татс допил чай и уставился на несколько неразвернувшихся листьев заварки на дне чашки. — Но я не стану сдаваться, не попытавшись.

— И я тоже, — согласилась девушка и улыбнулась. — Татс, — вдруг без обиняков заявила она, — ты очень хороший человек. Как-то раз отец сказал мне, что ты никогда не подведешь. Теперь я понимаю, что он имел в виду.

Слова Тимары смутили юношу так, как не смутило бы даже признание в любви. Татс почувствовал, что его щеки запылали жарким румянцем.

— Пошли на площадь. Давай вернемся к колодцу и посмотрим, что надо сделать.

Татс не слишком удивился, обнаружив, что Лефтрин и Карсон уже стоят у колодца, обсуждая способы добраться до Серебра.

Охотник заявил с присущей ему практичностью:

— Проход почти свободен. Надо спустить кого-то вниз с топором, багром и веревкой. Если пробку нельзя вытащить, то придется рубить ее, пока она не провалится вниз.

— И кого мы спустим? — мрачно спросил Лефтрин и насупился. — Этот завал глубже других. Там холодно и не видно ни зги.

— Я в эту черную нору ни за что не полезу! — пробормотала Тимара, содрогаясь от одной лишь мысли о подобном.

Наверное, именно поэтому Татс решительно шагнул к ним:

— Давайте я попробую.

Они спустили его на канате, вооружив топориком и корабельным фонарем. Лефтрин собственноручно закрепил на нем страховку и тщательно проверил все узлы.

— Лучше подстраховаться лишний раз, чем потом жалеть об этом всю жизнь, — проворчал капитан, и Татс почувствовал, как в животе у него похолодело.

Спуск занял целую вечность. До чего же это странное ощущение, когда буквально висишь между небом и землей. Он слышал скрипучие звуки, которые издавали мощные бревна и массивный ворот, принимающие на себя вес его тела. Татса опускали медленно, и фонарь в его левой руке освещал гладкие черные стены: камни, из которых они были сложены, соединялись почти без швов. Правой рукой юноша судорожно сжимал канат, на котором держался, и никак не мог заставить себя его отпустить, хотя и знал, что веревка надежно закреплена на страховочной сбруе.

Голоса друзей удалялись, напоминая встревоженные птичьи крики. Круг света над головой уменьшался, а гудение натянутого каната становилось все громче. Ремни страховки впивались ему в ребра. Татс опускался в бездну.

Когда он добрался до застрявших бревен, кружок света наверху превратился в звездный колодец. Татс не понимал, как это могло получиться. Оказавшись на месте, он крикнул, что все в порядке. Потом перенес вес своего тела на завал, поставил ноги на толстую доску и ощутил, что державший его канат немного обвис, а потом резко натянулся.

— Чуть посвободнее! — заорал Татс и услышал, что далекие голоса яростно заспорили.

Хранители выполнили его просьбу, и юноша выпрямился, балансируя на завале. Опустив фонарь, он пристроил его на доску.

Друзья привязали к его страховке лишний кусок веревки — и первым делом он принялся его отвязывать. Это оказалось неожиданно трудно: руки у него совершенно закоченели. Наконец все было сделано. Татс с большим трудом заставил себя сесть на корточки, чтобы обвязать веревкой кусок дерева, на котором стоял. Это было массивное бревно, обхватом с его талию и чуть-чуть длиннее диаметра колодца. Он затянул веревку именно тем узлом, каким потребовал Хеннесси, не забыв проверить его, и с облегчением вздохнул.

Татс встал на колени на более высокий конец бревна, взялся за топорик, висевший на поясе, и принялся рубить. Сотрясение передавалось по дереву: сначала просто как любопытное ощущение, а затем и как неприятное гудение в коленях. Древесина была сухой и твердой и сидела на месте прочно, будто пробка в горлышке бутылки. Татсу хотелось бы иметь более тяжелый инструмент с длинным топорищем, хоть он и сознавал, насколько опасно рубить дерево у себя под ногами.

Так получилось, что все утро он возился с последней преградой, остававшейся в колодце. Ему приходилось делать перерывы, согревая кисти рук и растирая онемевшие колени. Только одеяние Старших не давало ему заледенеть. Уши и нос горели от холода.

Наконец бревно начало издавать тихие стоны. Хотя Татс и знал, что страховка остается наготове, он буквально взревел от ужаса, когда балка под ним внезапно обрушилась — ее короткий конец улетел в темноту — и резко закачалась. Удерживавший его канат загудел. Татс повис совсем рядом с освобожденной балкой и только чуть-чуть выше. Он вцепился в страховочный трос обеими руками и слегка устыдился, заметив, что в панике уронил топор. В следующий миг его начали поднимать — настолько поспешно, что он даже не успевал упираться ногами в стену колодца, чтобы не раскачиваться.