Кружевные закаты

Никто не знал, как кузина отреагировала на это известие, потому то тогда еще она всеми силами старалась (или так ей казалось) стать ближе к своему Николаю. Но чем дальше уходило время, чем нежнее он вел себя с ней в самые обыкновенные и в особенности интимные минуты, тем острее она чувствовала, что что-то не так. Не в окружающей действительности, а в ней самой. И сознание того, что она не может научиться жить с лучшим мужем, который только мог быть у нее, наполняло ее душу особой горечью – горечью оттого, что госпожа Литвинова не могла исправить себя. Поначалу она казнила себя, затем угрызения совести сменились удивлением, отчего Николай начал держаться более холодно, чем это было вначале. Ей жаль было разочаровывать этого бесспорно достойного человека, но говорить об этом с ним было выше ее сил. Она до сих пор испытывала к мужчинам в большей мере страх и неловкость. Однако неловкости этой не становилось меньше даже тогда, когда они ночевали в одной комнате. Литвинов был так нежен, так чуток, прикасался к ней, как к иконе, восхищенно разглядывал ее тело, мерцающее от отблеска свечей и никогда не приближался к ней, если она того не хотела. Возможно, эта чуткость и сыграла в ее отношении к Николаю роковую роль, ибо ей легко было уважать и поддерживать его, когда он спорил с мужчинами или саркастически улыбался какой-нибудь ерунде, озвученной женщинами. Но подобное с собой обращение она вынести не могла, потому что тот, первый, уже переломал ее представление о нормальных человеческих отношениях. Он брал – и ничего не отдавал взамен, не требуя от Анны больше, чем лишь основу. Дмитрий не приникал ни к ее разуму, ни к душе, не старался стать для нее близким и родным… Парадокс заключался в том, что Анна не могла уважать Николая именно за такое бережное отношение к ее чувствам и телу. Дмитрий же делал с ней что хотел, и, несмотря на слезы, она продолжала вести зарожденную им игру, не понимая, что в самой глубине души ей начинает нравиться послевкусие, наступающее за слезами. Весьма пикантное чувство и щекочущие воспоминания. Трогающие, кусающие, стыдящие, но более живые, чем эта размеренная жизнь. Конечно, дело было не в отсутствии развлечений – дай она только повод, и Николай с радостью вывез бы ее на люди. Но она не хотела, пусть и понимала, что от этого ей действительно может стать лучше.

21

Четверо молодых людей – две четы хозяев и гостей, собрались в столовой, переходящей в гостиную через колонны, и поглощали легкий обед с фарфоровых тарелок. То был подарок мужа Анне на ее восемнадцатый день Рождения вообще и первый – в качестве замужней дамы, хозяйки обширного поместья. Впрочем, хозяйством она занималась меньше всего, предпочитая коротать время в одиночестве за книгами или в компании кошек. Подруг у нее не было, потому что она и в страшном сне не могла представить, что делится с кем-то своей бедой. Из-за нового статуса отпали и те, кто был, когда жизнь ее текла еще относительно безбурно. А заводить друзей, чтобы просто не было скучно, она не могла. Ей было противно.

После ужина все расселись возле камина. Началась типичная ничем не примечательная вечерняя беседа ни в чем не нуждающихся дворян. Анна, непривычно натянутая и несущая на себе печать безразличия, восседала на невысоком кресле с нежнейшим ворсом. На низких подлокотниках покоились ее белые локти богатой жены, превыше всего в жизни ценящей комфорт. И это только усиливало впечатление от ее женственности. Она словно со всех сторон была обложена ватой, деньгами и теплом. И, быть может, именно это выпило из нее всю жизнь. Ее мерцающее в неровном свете огня коричневое платье с по моде открытой грудью и руками венчалось россыпью граната разной формы, унизывающей ее не слишком тонкую, но красивую шею. От полумрака комнаты волосы казались золотисто-коричневыми, и завитые пряди, касаясь плеч, едва не путались в громоздком колье. Вытянутый носок ее кожаной туфли выбивался из-под тяжелых складок платья. Сама Анна полу восседала, полу лежала на кресле, смотря словно сквозь зрителей. И это было прекрасно, это затягивало, хоть она и не ставила перед собой такие цели. В сущности, все, что она чувствовала в тот злополучный момент – притушенная, пригоревшая будто озлобленность, точно жизнь ее поменяли без ее ведома.

Пока они неспешно беседовали, поминутно закрывая глаза или запрокидывая голову от наслаждения мигом, Дмитрий все больше присматривался к жене своего друга. Конечно, теперь уже они были не такими приятелями, как прежде. То ли Николай догадывался о чем-то, то ли просто ему наскучило прыганье Дмитрия от человека к человеку… К концу вечера Мартынов вдруг осознал, насколько скучал по ней и насколько она привлекательнее его чопорной заботящейся только о производимом впечатлении жены. Анна была живая, возникла здесь перед ним, блестя своими гранатами и грустными карими глазами. До чего она стала хороша… И почему он забыл, насколько она прекрасна и как была привязана к нему? Ему понравилась новая Анна. Предыдущие женщины не умели так перевоплощаться.