Крылья голубки

Он уже встал и собрался уходить, но испытывал беспокойство. Он пришел к выводу, что не предает Кейт. Но не была ли такая верность еще одной формой лжи? Он ведь действовал не «ради» Милли, а «против» нее. Но единственное, что он мог сказать, – что все в порядке.

II

Что он в итоге унес с собой из этой ситуации, так это ясное понимание: какой бы системе он ни следовал, она приведет его прямиком к разрушению. Разрушение представлялось ему как идея полного воплощения замысла – на стороне Милли или как-то иначе. Что бы он ни сделал, исходом будет катастрофа. Он связал себя с ее судьбой, или, если точнее сказать, ее судьба соединилась с ним, так что любое ложное движение затягивало петлю. Они помогли ему, без сомнения, эти размышления в тишине, ярко высветив тот факт, что он ничего не может поделать, и этот груз лег на его плечи рядом с тем, что водрузила на него Кейт. После ее отъезда он окаменел, не мог сдвинуться с места, ведь движение в любую сторону означало существование без нее. Разум подсказал наименьшее зло – быть добрее. Это все равно что быть тихим, спокойным, вслушиваться в малейшие вибрации. Неверный шаг – и все рухнет, а ему надо сохранить подвешенное положение как можно дольше. Он шел прочь от кафе и размышлял, что даже Флит-стрит не занимает его сейчас, на этом повороте жизни. Его начальник может слать телеграммы, требовать его возвращения, но он будет оставаться глухим к этим призывам. Денег у него совсем немного, однако, к счастью, жизнь в Венеции была дешевой, и в некотором роде Милли поддерживала его. Главным его расходом были выходы на ужин в палаццо. Короче говоря, он не собирался покидать этот город в ближайшее время. Он должен пройти дальше.

За три недели он сумел избежать провала. Это потребовало от него утонченного мастерства – он не прилагал усилий, напротив, старался быть отстраненным или скучающим. Этим он все же производил определенные вибрации, которых всячески желал избегать; он удерживал ситуацию неизменной без колебаний и страха, без перемен, сохраняя то, что можно было назвать застоем или стагнацией. Если ступаешь на цыпочках, можешь добраться до цели, не выдав своего маневра. Безупречный такт – необходимость, которую он находил первоочередной, – позволял следовать избранному курсу, не производя волнения. Они оставались добрыми друзьями с молодой американкой, хотя оба по разным причинам считали такое положение вещей нежелательным. Но дни следовали за днями, она проявляла национальную и типично женскую деликатность и естественность, удерживая свои желания на заднем плане, прежде всего чтобы удержать Деншера рядом, а он поощрял и поддерживал ее в этом. Он не слишком много говорил, но она охотно слушала, не прерывая, и он выбирал безличные темы, стараясь рассуждать в приятной манере, избегая рискованных сюжетов и высказываний. Такой тип отношений казался чем-то эластичным, он мог растягиваться и вбирать в себя что угодно, но, растянувшись, возвращался к нормальному, сложившемуся порядку и к прежним границам. Она же зачастую старалась делать то, что могло понравиться ему, хотя, пожалуй, не слишком ясно сама это понимала. Как-то раз она сказала ему:

– О, вы принимаете нас такими, какие мы есть, потому что вам так удобнее: полагаю, надо быть англичанином, чтобы обладать таким даром! – И в этой фразе странным образом не было предрассудка.

Они и вправду не судили и не оценивали друг друга; они следовали привычным курсом, как в игре; она знала, что он воспринимает ее в рамках собственных понятий и представлений, а он знал, что она знает это. Взаимное знание позволяло системе работать плавно и без сбоев. Ее поведение во многом определялось национальным характером и складом ума, требовавшим рациональности и цельности, и именно это ее свойство он принимал как нечто само собой разумеющееся.