Крылья голубки

Он думал о двух женщинах, оставшихся в тишине, о Милли, которая по каким-то своим, непонятным ему причинам внезапно захотела, чтобы он ушел. Холодное дыхание ее причин сливалось с холодом вокруг; но он оставался в городе, несмотря на отрицание и нежелание видеть его, несмотря на неприятный опыт во время последнего визита в палаццо, несмотря на обретенное чувство свободы. Во многом это было из-за Кейт, из-за того что именно ей он был должен. Он не мог написать ей – она просила не делать этого, не мог попросить совета в изменившейся ситуации, не мог рассказать про вторжение лорда Марка. Он дал ей слово, что будет хранить молчание. Он остался один, совершенно один. И на третий день это стало особенно отчетливо и ясно. Погода снова портилась, возобновился дождь, в обшарпанных комнатах уже в середине дня сгущалась тьма. Он остался дома и был немало удивлен, когда ухмыляющаяся хозяйка постучала в его дверь и представила гостью – миссис Стрингем. Она была сильно встревожена. Мокрый плащ, зонт, промокшая вуаль на лице, заметно покрасневшем от холодного ветра, – и слезы, видимые даже на фоне такой бесконечной воды.

III

Они немедленно перешли к самой сути, он позже удивлялся, как быстро это произошло.

– Она отвернулась лицом к стене, и все.

– Вы хотите сказать, что ей стало хуже?

Бедная дама не двигалась с места, Деншер испытывал разом и сочувствие, и любопытство, и удивление, хозяйка предложила забрать у гостьи промокший плащ и просушить его, та механически кивнула, отлепляя мокрую вуаль, снимая верхнюю одежду.

– Не знаю, как она, потому и пришла к вам.

– Я рад, что вы пришли, вы заставляете меня сожалеть, что я так недостойно самоустранился.

Она взглянула на него заплаканными глазами:

– Почему недостойно?

Он осекся, его слова прозвучали, словно жалоба или обида, но, прежде чем он еще что-то сказал, стало ясно, что его проблемы – пустяк по сравнению с теми, что принесла ему гостья. Он попытался успокоить ее:

– Я буду спокойным и тихим, как мышка. Вы должны сесть и все мне рассказать. Все, что случилось за три дня.

Он увидел, что она слегка оживилась.

– Я боялась, что вы уехали. Вы ведь не уедете? – с надеждой взглянула ему в глаза.

– Я думал об этом.

– Прошу вас – останьтесь, ради меня.

– Я все для вас сделаю. Разве вы не единственная, для кого я теперь вообще могу что-то сделать?

Он заметил ее облегчение. Его присутствие, лицо, голос, даже вид этих старых мрачных комнат – все это было значимым для нее, все давало надежду, которая ей так сильно была нужна. Для нее это был момент радости. И благодаря этому Деншер смог оценить, какими ужасными были для нее три прошедших дня.

– Все, что вы сделаете для меня, на самом деле это для нее. Только, только…

– Только для нее сейчас все неважно?

Она мгновение смотрела на него с мольбой и удивлением, словно он сказал нечто невероятное.

– Значит, вы знаете?

– Она умирает?

Миссис Стрингем подождала, прежде чем ответить, хотя сказала совсем о другом:

– Она даже не упоминала ваше имя. Мы вообще не говорили в эти дни.

– Все три дня?

– Да, словно все кончено, словно ничто не имеет значения.

– Вы не говорили обо мне?

– Словно вы умерли.

– Ну, – сказал он медленно, – я умер.

– Тогда и я, – опустила руки Сьюзан Шепард.

В тоне ее звучало безграничное отчаяние, в этом унылом месте столь уместное, унылом – после того как Кейт покинула его, после того как таинственный след ее присутствия стал постепенно угасать, а теперь растаял окончательно, изгнанный встревоженной гостьей. И Деншеру оставалось лишь повторить вопрос:

– Она умирает?

Его вопрос заставил ее скривиться, как от мучительной боли, и она повторила:

– Значит, вы знаете?

– Да, знаю. Для меня удивительно, что вы знаете. Я не осмеливался предположить, что вы знаете.

– И все же это так – я знаю.

– Все?

Она бросила на него испуганный взгляд:

– Нет, нет, не все. Потому я и пришла к вам.

Сьюзан Шепард была замечательной, и он чувствовал, что оба они становятся частью чего-то единого, цельного, частью общего знания. Она пришла не для того, чтобы осуждать его, скорее, чтобы пожалеть. Это свидетельствовало о ее собственном унижении – и о печали; он испытал прилив дружеского расположения, радость, оттого что она здесь.

– Что бы ни случилось, если что-то должно случиться, мы должны держаться вместе.

Она немедленно отозвалась:

– Именно так я и чувствую.

Страх его стал убывать, приходило утешение, возвращалось нечто ценное, и в этом усилии восстановления руки его невольно сжались. Кейт, он помнил, говорила ему в своей исключительной отваге и по причинам, которые он в тот момент не мог в полной мере ощутить, что миссис Стрингем была человеком, который никогда, ни на секунду не дрогнет.

– Вы не думаете обо мне слишком плохо?

Ее ответ был прекрасен и свободен от нервных выплесков – просто она так думала и чувствовала. Она просто высказала свое мнение, и это помогло ему.

– О, вы всегда были исключительным!