Крылья голубки

Это заставило его отметить про себя, как они успели укорениться друг в друге, срастись. Она наконец присела и избавилась от вуали, и он смог оценить опустошение, единственным исцелением от которого были произносимые ею слова. Только они служили утешением, а само утешение зависело от поворота событий. Она сидела с ним в сером пустом пространстве, напоминавшем зимний рассвет. Образ, с которым она пришла к нему, стал крупнее и отчетливее.

– Она отвернулась лицом к стене.

Он прислушался к тишине, а потом уточнил:

– Она не говорит вообще? Не только обо мне?

– Ни о чем, – и Сьюзан Шепард продолжила, объясняя свои слова: – Она не хочет умирать. Подумайте о ее возрасте. Боже мой. Подумайте о ее красоте. Подумайте обо всем, что она собой представляет. Обо всем, что она имеет. Она лежит неподвижно, вцепившись во все это. Я благодарю Бога… – бедная дама задохнулась, изнуренная противоречиями.

– Вы благодарите Бога? – он был удивлен.

– Что она так спокойна.

– А она спокойна? – он удивился сильнее прежнего.

– Она более чем спокойна. Она непреклонна. Она никогда не была такой. Понимаете, все эти дни. Я не могу объяснить вам – но лучше так. Я бы умерла, если бы она была способна высказать мне все.

– Высказать вам? – его недоумение не проходило.

– Свои чувства. Как она цепляется за жизнь. Как она не хочет.

– Не хочет умереть? Конечно, она не хочет, – он сделал паузу.

Они оба задумались – что могли бы они предпринять сейчас, чтобы предотвратить худшее. «Непреклонность» Милли и пустота огромного безмолвного дворца представились ему как единое целое; маленькая женщина, которая пришла к нему, должно быть, бесконечно долго ждала и вслушивалась в это безмолвие.

– И какой вред вы могли ей причинить?

Миссис Стрингем посмотрела на него сквозь сумрак: – Не знаю. Я пришла к вам и говорю о ней.

Он заколебался:

– Она меня ненавидит?

– Не знаю. Откуда мне знать?

– Она не скажет?

– Она не скажет.

Он помедлил. В конце концов, она пришла сюда, чтобы помочь, и он должен пойти ей навстречу.

– Она согласится увидеться со мной?

– А вы хотите видеть ее? – Сьюзан Шепард смотрела на него расширившимися глазами.

– Вы имеете в виду – в том состоянии, в котором она теперь? – ему понадобилось некоторое время, чтобы дать ответ. – Нет.

Миссис Стрингем вздохнула:

– Но если она будет готова…

Она погрузилась в свои мысли, потом сокрушенно покачала головой:

– Не знаю, что бы вы могли сделать.

– Я тоже. Но она могла бы.

– Слишком поздно, – произнесла миссис Стрингем.

– Слишком поздно для нее видеться…

– Слишком поздно.

Упорство ее отчаяния – оно было очевидным – тронуло его.

– А что доктор? Он что-то говорит?

– Таччини? О, он добр к ней, он приходит. Он гордится тем, что его наставляет и одобряет великий лондонский врач. Он почти все время с ней, даже не знаю, есть ли у него время для других пациентов. Он восхищается ею, обращается как с королевской особой, он ждет развития событий. Но она на него почти не обращает внимания, хотя и говорит с ним немного, – по крайней мере, он может приходить, может оставаться с ней. Но большую часть времени он проводит у ее дверей, бродит по комнатам, пытается развлечь меня в этой ужасной гостиной венецианскими сплетнями и всегда с этой невыносимой улыбкой. Мы не говорим о ней, – закончила Сьюзан Шепард.

– По ее распоряжению?

– Именно так. Я не делаю ничего против ее воли. Мы обсуждаем цены на продукты.

– Тоже по ее распоряжению?

– Да. Она сама упомянула этот предмет еще в начале и то, что он может оставаться в палаццо столько, сколько мы сами сочтем нужным.

Деншер обдумал сказанное:

– Но он не служит вам утешением!

– Нет. Но это не его вина, – добавила она. – Мне ничто не служит утешением.

– Конечно, – кивнул Деншер. – Могу с сокрушением признать, что и я тоже.

– Нет. Но я пришла не за этим.

– Вы пришли за мной.

– Я пришла, потому что… – она взглянула на него глазами, полными слез.

– Вы пришли ради нее. Но если, как вы говорите, слишком поздно мне что-то делать…

Она смотрела на него, и он заметил, что она начинает раздражаться – вероятно, от необходимости говорить правду.

– Да, я так сказала. Но вы здесь… вы здесь, и все это… Я верю, что мы не должны бросать ее одну.

– Боже правый, мы же не собираемся ее бросать.

– Значит, вы не оставите ее? – она вспыхнула.

– Я не знаю, что мне делать. Чем я могу ей помочь? И даже если мог бы, она для начала должна захотеть меня видеть. В этом и кроется дьявол. Она не захочет, не сможет!

Он в нетерпении встал и прошелся по комнате, и она следила за его бесцельным перемещением.

– Вы можете сделать только одно. Это будет трудно. И все же…

Он остановился напротив нее, руки в карманах, все тело напряжено от предчувствия неизбежного. Она сделала паузу, и оба слушали тишину и отдаленный шелест дождя по поверхности канала. Наконец, она заговорила, очень тихо:

– Думаю, вы и сами знаете, что это.