Крылья голубки

Четверг приближался и обещал приезд сэра Люка Стретта, который мог избавить их от напряжения. Погода переменилась, гроза и шторм закончились, снова сияло осеннее солнце – некоторое время скрытое, но теперь явившееся жарким и мстительным, словно отчетливо слышимая хвалебная песнь, яркие звуки и яркие краски заполнили все вокруг. Венеция сияла и плескалась, призывала и звонила в колокола; воздух был звонким, как хлопок ладоней, пятна розового, желтого, голубого, цвета морской волны напоминали пестрые лоскуты, узоры изысканных ковров. Деншер обрадовался возможности прогуляться до вокзала, чтобы встретить великого доктора. Он пошел после размышлений, которые привели его к выводу, что это единственный способ сделать в данный момент нечто полезное. Это было событие на фоне бессобытийной жизни. С самого рождения он больше думал, чем действовал, он помнил свои мысли – некоторые из них – и знал волнение, охватывающее его в момент, когда рождается мысль – как истинное приключение. Но никогда прежде он не был настолько пассивным, лишенным импульса, азарта, и это казалось ему утратой свободы. Величайшая странность заключалась в том, что несколько недель назад, в начале пребывания в Венеции, он воспринимал приезд сюда как приключение, но теперь это чувство совершенно оставило его. Вероятно, он должен был прервать это приключение, уехать, вернуться домой – в Лондон, сообщить об этом Кейт Крой; но у него появилась слабая и неясная обязанность, некоторое чувство долга. Это стало отчасти результатом визита миссис Стрингем, оставившего горький привкус во рту. Он прояснил картину и лишил его других чувств, сделал бегство невозможным.

Прогулка на вокзал, навстречу сэру Люку, стала маленьким глотком свободы. В силу обстоятельств он не был свободен. Чего же он боялся снова и снова? Он сам был виновником своего оцепенения, как будто обязан был все время платить подати тирану. Он не хотел долго жить в страхе, не хотел, чтобы тот определял его жизнь. Например, он боялся, что повышенный интерес к знаменитости может привести к преуменьшению его собственной роли. Он боялся этого, словно течения, которое может унести его слишком далеко; но с равным отвращением думал он о том, чтобы оставаться нищим, скверно одетым, униженным. Что возобладает, к чему приведет приезд великого человека теперь, после случая во дворце, после отказа молодой американки от общения, он не знал – несмотря на благосклонность миссис Стрингем. Ее комментарии по поводу Милли заставили его почувствовать то, что ранее он никогда не чувствовал. Надежда на счастливый шанс и желание свободы переплелись и тянули Деншера в разные стороны, и сейчас, шагая вдоль платформы, на которую прибывал поезд, молодой человек перебирал в уме события и впечатления последнего времени. Наконец, он оказался у дверей купе сэра Люка, и реальность, разворачивавшаяся теперь независимо от его воли, оказалась противоположной интенсивности его ожиданий и сомнений. Его немного задело, что прибывший показал меньше узнавания при его виде, чем сам Деншер ожидал, – или просто он мало удивился тому, кто его встречает.

Сэр Люк начисто забыл молодого человека – Деншер ясно прочитал это по его лицу, – хотя постарался быть любезным. Судя по всему, долгие часы в поезде знаменитый врач занимался работой, не уделяя внимания ближайшим практическим планам. Его ждал редкий медицинский случай, на нем он и сосредоточился. Появление на платформе молодого человека вызвало у него лишь смутные воспоминания. Доктор легко избавлялся от ненужной информации. Он легко вступал в разговор и казался внимательным, но потом так же легко переходил к следующей встрече и следующему разговору. Деншер взглянул на широкие ступени, спускавшиеся к воде перед вокзалом; там, на почтительном отдалении, у гондолы ждал Эудженио, всем своим видом демонстрирующий смесь угодливости и достоинства с момента, как заметил сэра Люка и Деншера, выходящих из помещения вокзала. Деншеру теперь следовало вежливо отказаться от места среди черных бархатных подушек, так как эмиссары Милли и без него могли позаботиться дальше о докторе. Ему предстояло отойти в сторону. Он улыбался, глядя вниз, на ступени и воду, потом обернулся к сэру Люку, указал на гондолу и произнес:

– Далее я с вами не пойду.

– О! – сказал сэр Люк, ограничившись этим безличным и безразличным возгласом.