Крылья голубки

На протяжении трех дней они вместе гуляли по Венеции, и накануне субботы произошел эпизод, заслуживающий внимания. С утра Деншер ожидал сэра Люка на вокзале и, пока стоял там, понял, что испытывает ощущение потери – потери опоры. Такой опорой служило ему в последние дни присутствие сэра Люка. Когда тот уедет, найдется ли подобающая замена? Он думал о том, что сейчас пребывает в таком же тумане, в каком был, встречая знаменитость на этом вокзале. Не было за эту неделю ни лучей света, ни знаков судьбы. И когда вновь появилась гондола от палаццо Лепорелли и доктор вышел на ступени, его прекрасное умное лицо по-прежнему выглядело спокойным и невозмутимым. На нем ничего нельзя было прочитать. И эта нарочитая пустота оказала на Деншера неожиданно сильное воздействие, как проявление жестокости, ведь Милли скоро не будет. Времени оставалось немного, они вдвоем прошли прямиком на вокзал, Эудженио принес вещи доктора в купе. Между Деншером и сэром Люком возникло внезапное молчаливое напряжение, они постояли перед вагоном, достаточно долго, молодой человек с плохо подавляемым раздражением посмотрел на медлившего рядом с ними Эудженио, и тот встретил его взгляд со своей обычной вульгарной наглостью. Сэр Люк размышлял. Деншер решил, что теперь можно было бы спросить про палаццо. Это больше не было связано для него с унижением. Не было унизительным даже то, что доктор знал, как мало удовлетворил его интерес. В этом отношении сэр Люк не слишком отличался от Эудженио: даже выражение лиц было сходным – то же безразличие под маской внимания и заботы. Все дело в сочетании личного интереса и цены. Когда Деншер пришел к этому выводу, сэр Люк уже протягивал ему руку на прощание. Сперва это был молчаливый жест, потом глаза их встретились, и молодой человек вдруг понял, что это впервые, – прежде они ни разу не встречались взглядами. И сейчас это были жесткие взгляды с обеих сторон, долгие и пристальные. И эти десять секунд молчаливого диалога сказали Деншеру, что Милли Тил фактически уже мертва.

– Я вернусь, – сказал наконец доктор.

– Значит, ей лучше?

– Я вернусь в течение месяца, – повторил сэр Люк, словно не расслышав вопрос; он отпустил руку Деншера, но продолжал смотреть ему в глаза. – Я должен передать вам сообщение от мисс Тил. Мне поручили попросить вас пойти и встретиться с ней.

Деншер опасался, что взгляд выдаст его внезапный гнев.

– Это она попросила?

Сэр Люк зашел в вагон, служащий закрыл за ним дверь, но окно было открыто, и доктор остановился у него, слегка наклонившись вперед, чтобы закончить разговор.

– Она сказала мне, что хотела бы этого, и я обещал ей, что дам вам знать, если встречу вас при отъезде.

Деншер, оставшийся на платформе, почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он был несколько озадачен.

– Значит, она может принять…

– Она может принять вас.

– И вы вернетесь?

– Я должен. Она не уедет, она останется здесь. Так что я приеду к ней.

– Я понимаю, – сказал Деншер.

Он и вправду понимал – он вспоминал то, о чем говорила миссис Стрингем, и то, что прочитал в молчании доктора раньше. Сэр Люк привнес последние штрихи в картину. Деншер понимал теперь очень много.

– Весьма вам обязан. Я пойду туда сегодня, – когда он говорил, поезд медленно тронулся; оставались последние мгновения. – Значит, ей лучше?

Лицо сэра Люка смягчилось.

– Да, лучше.

Он смотрел из окна, когда поезд стал удаляться. И молодой человек оказался на пороге того, чего долго и успешно избегал. И лицо сэра Люка стало знаком перемен – знаком перемены участи. И когда поезд ушел, Деншер с поразительной ясностью подумал, что смотрит прямиком в бездну, проваливается в эту бездну, а потом пошел прочь. Со стороны за ним внимательно наблюдал Эудженио.

Книга десятая

I

– Значит, прошло сколько? Две недели? И не было никаких знаков?

Декабрьским вечером на Ланкастер-гейт Кейт настойчиво уточняла, расспрашивая его о минувших событиях; но он видел, что она безошибочно следовала своим инстинктам – в которых была особая система – и не допускала возможности мелких обид между ними, опираясь на безусловное взаимное доверие. Его эта встреча возвращала в глубины иного порядка. Именно увидев Кейт, он почувствовал всю силу разлуки, их приключения во времени и пространстве, пережитые невзгоды и изгнание были позади. Он задавал себе вопрос: видит ли она его таким же изменившимся, как он ее? Это ужасало и волновало его – и при этом никогда прежде она не была такой красивой. Она предстала в отблесках пламени очага и свете свечей, пронизывающих лондонский туман, словно дивный цветок; ее исключительность, экзотичность и прежде изумляла его, но за прошедшие пару месяцев она превратилась в плод новой близости. Она должна была измениться, могла измениться теперь, когда их мудрость, их успех стали реальностью, и он чувствовал гордость, глядя на нее.