Крылья голубки

В большой гостиной, перед камином, среди арабесков и херувимов, позолоты и множества деталей, освещенных мягким осенним вечерним светом, Деншер размышлял об утонченности Лондона и о его бесконечных сплетнях. Сплетни составляли существенную часть жизни на Ланкастер-гейт, и они могли быть не менее изысканными, чем серебристая завеса, чуть приподнятая и намекающая на тайны. Как будто кто-то осторожно листал книгу, переворачивая страницы после короткой паузы. Молодой человек был сдержанным, пассивным, он смутно ощущал широту мира вокруг и мучительно пытался не потеряться в нем. Он словно смотрел на себя со стороны и не всегда узнавал – лицо было его собственное, а манеры и чувства незнакомые. Постепенно он осознавал, что потерял совсем мало. В обществе миссис Лаудер он чувствовал, как много приобрел, – они обменивались безмолвными взглядами и научились угадывать мысли и намеки. С ним произошло нечто слишком важное и слишком сакральное, чтобы описать это словами. Он был прощен, принят, хотя не находил пока формы выразить все это новое. Но это требовало объяснений – фатальных для веры в него миссис Лаудер – того, что не так было в самой природе Милли. Они подошли к порогу, который вел в тишину и предполагал более глубокие и серьезные отношения, а потом вместе развернулись в другую сторону.

Для его тревоги конец недели стал своего рода кульминацией: как-то утром он проснулся с ощущением, что играет роль, против которой его самоуважение должно протестовать. На Ланкастер-гейт он не чувствовал себя преследуемым призраками прошлого, он был тих и безвреден; но степень приятия, одобрения его новой личности со стороны миссис Лаудер предстала перед ним как знак существенных перемен, как сигнал опасности. То, что он никогда не считал своей позицией, стало под ее влиянием чем-то само собой разумеющимся; полная безвредность ставила его в зависимое положение. Он подумал о таком важном принципе, как честность, и признал, что ее критерии для него сместились. Приближалось Рождество, но в этом году, как часто бывает в Лондоне, погода на Рождество была удручающе теплой, воздух пропитан влагой, свет казался сероватым, и огромный город выглядел опустевшим; в парке зеленела трава, щебетали птицы, прямые дорожки вели к подернутым дымкой видам и уединенным уголкам. В мыслях о жертвах и чести он вышел из дома и отправился на почту, чтобы отправить телеграмму, что тоже представлялось ему жертвой только потому, что это предполагало усилие. Этим усилием он был обязан ожидаемому сопротивлению Кейт, и потому он постарался, чтобы его телеграмма звучала как можно убедительнее. Он обращался к ее памяти об оставшихся в прошлом нежных часах, ведь сейчас его подруга стала загадочной и непонятной; все, что ему понадобилось, – мощный внутренний импульс и пара шиллингов. Позднее в тот же день он зашел в парк и задумчиво гулял по старым аллеям, обдумывая, не потратил ли деньги понапрасну. Он ждал – но ждал того, что уже прошло; Ланкастер-гейт был слишком близко, это было опасно, но она ведь и раньше подвергалась этой опасности. И потом – сейчас, при новых обстоятельствах, она рисковала гораздо меньше. Он мрачно оглядывался вокруг.

Наконец пришла Кейт, он уже почти отчаялся, кажется, она шла от Марбл-арк; но все же она пришла, это было важнее всего; отклик на его призыв читался и на ее лице, и это было намного приятнее расположения тети Мод. Она не ответила на его телеграмму, так что он боялся, что она ее не застала, он не хотел давить на нее, но очень нуждался в шансе поговорить наедине. Конечно, она знала, что у него были другие возможности, не подвергавшие ее опасности. И Деншер тоже понимал это, именно поэтому приготовился к объяснению, хотел сказать, как рад видеть ее, напомнить о более простых и счастливых временах. Был самый короткий день года, но по прихоти природы к моменту их встречи сияло солнце. Пятна света падали тут и там на траву между деревьями, на парковые стулья – они могли сесть, словно возвращаясь к тому старому свиданию на этом же месте. Он заметил отражение тех же чувств и воспоминаний на лице Кейт, пока та быстро шла к нему. Ее порывистость помогла ему обрести уверенность, и он в очередной раз подумал, как она невероятно красива. Он не раз переживал такое впечатление – словно никогда прежде не видел ее такой прекрасной. Такой момент случился вечером, за ужином у ее тети, когда он только что вернулся из Америки, такой момент изумления случился и в воскресенье две недели назад, когда он приехал из Венеции. Минуту или две он с потрясающей остротой ощущал всю глубину своего счастья.