Крылья голубки

– Это ее идея, – пояснила миссис Лаудер так, словно идея эта ей самой не нравилась, хотя он так не думал. – Я привыкаю обходиться одна, а она пускай приведет голову в порядок. С нее довольно, она скоро устанет от всего, что там происходит. Но она слишком гордая, чтобы вернуться без специальной причины, если не считать за причину ее отвращение. Она называет это каникулами, которые она проводит по-своему, – раз в год даже у горничной бывают каникулы, так она говорит. Не думаю, что она скоро захочет повторить этот эксперимент. Кроме того, она ведет себя достойно, часто заходит, по крайней мере, если я позову. Вообще последние год или два она молодец, я не жалуюсь. Она, бедняжка, и вправду такая, что можно только надеяться. Но вы же умный человек, вы и сами все знаете.

После Рождества Деншер появлялся под кровом миссис Лаудер с большими перерывами. Но все же после поездки в Венецию у них установились стабильные отношения, хотя характер их оставался неясным. Его настигло горе от потери, и общение с миссис Лаудер давало некоторый выход чувствам – пусть даже в сухой и сдержанной форме. В какой-то момент речь шла о том, что миссис Стрингем, сопровождаемая в Америку заботливым эскортом, задержится в Лондоне и остановится в доме давней подруги, предполагалось, что она будет нуждаться в особом внимании. Однако эта опасность миновала, и единственный человек, который в этот момент был для Деншера по-настоящему ценным собеседником, отплыл на запад из Генуи. В итоге он ограничился письмом к ней, чувствуя, что смерть Милли совершенно его сокрушила, и выносить молчание, которое они хранили по обоюдному согласию, казалось ему теперь слишком тяжело. Она дважды писала ему из Венеции, затем еще два раза из Нью-Йорка. Последнее из четырех писем пришло той же почтой, что и юридический документ, который он переслал Кейт. Его переписка с компаньонкой Милли стала важной частью его жизни, но среди свежих мыслей была идея, что не стоит рассказывать о ней Кейт. Она ни о чем его не спрашивала, никаких «не слышал ли ты…» – так что ему не приходилось лгать. Он счел это за благо, потому что ему нравился этот маленький секрет. Он представлялся Деншеру небольшой скалой посреди бурных волн, среди безграничного серого простора. Они несколько раз встречались с Кейт и прогуливались, и самым замечательным в этом было то, о чем они не говорили. В нем сформировалось нечто потаенное и глубокое, что он не хотел никому показывать – в частности, подруге по прогулкам, однако его постоянно преследовала тень. Он как будто придумал себе новую глупую веру, и, как ни странно, на его одинокой скале посреди моря он воображал себя скрытым от посторонних взоров всех, за исключением Сьюзан Шепард, которая, казалась, способна оградить его от несчастий. Искренность отношений с Кейт была для него настоящей угрозой – до такой степени, что он не знал, была ли их близость спасением или гибелью и не лучше ли им было никогда не встречаться.

Во время прогулок в Баттерси-парке, куда миссис Лаудер никогда не ездила, он выбирал укромные боковые аллеи, чтобы у них была возможность обняться. Он полагал, что в Челси она говорила, что отправилась в город, чтобы повидать тетю, – он не спрашивал об этом прямо, только думал так. Когда он бывал на Ланкастер-гейт, у нее всегда находились причины оставаться с другими родственникам. Так что отношения у них были на удивление невинные, и никто из них не предпринимал шагов, чтобы изменить сложившуюся ситуацию. И оба они старались держаться как можно более естественно. Он как-то признался, что теплый прием, который ему теперь оказывают на Ланкастер-гейт, выбивает почву из-под ног. Ему так доверяли, что он просто не мог подвести. В итоге он не мог назначать тайные свидания, не нанося оскорбления тете Мод. Кейт понимала, что он чувствовал. Но сама она оказалась в затруднительном положении. Миссис Лаудер наконец удалось разделить их, хотя она об этом и знать не знала. Они перешли реку, прогулялись по окрестностям, зима выдалась теплая, так что они смогли поехать на верхней открытой площадке трамвая из Клапама в Гринвич. Они последовательно игнорировали в разговоре все, что было для них важно, изобретая другие темы. Они были милы и непринужденны, порой веселы. Иногда они шли молча, и это им не мешало. Он мог бы описать перемены, произошедшие с ними, но был слишком цивилизован для этого.