Крылья голубки

С этой новой ясностью я понял, что последнее, чего можно ожидать от моей героини, это сосредоточенность на смерти как таковой. Конечно, выбранная мной жертва была предметом моего воображения, но она преследовала меня в мыслях, она являлась ко мне, испытывая на прочность каждый дюйм пройденного по сюжету пути, обостряя восприятие каждого предмета, способного замедлить ее продвижение, и постепенно она целиком завладела мной. Ее побуждения и поступки, ее страсть и блеск – именно они составляют самую суть драмы, а именно: изображение катастрофы, неизбежной, несмотря на все попытки предотвратить ее. Моя героиня сама

станет преградой на пути катастрофы, уготованной парками[17]

, стремясь противостоять силе, влекущей ее к мрачному концу и в конце концов приводящей к неминуемом исходу, но такому, что застывает в вечности прекрасным мгновением, одушевляющим человека вопреки его бренности; такая героиня достойна места на авансцене, несмотря на свои недуги. Более того, она захотела бы испытать нечто вполне определенное, она стала бы бороться за личные интересы, и эта ее активность неизбежно нанесла бы ущерб другим людям – тем, кто оказался вовлечен в последствия ее действий. Если бы ее желание противостоять приближению неумолимого часа, дабы вкусить плоды жизни – как можно больше плодов, – можно было реализовать лишь за счет других, их участие (спровоцированное, ненамеренное или даже вынужденное) стало бы драмой и для них; воплощая ее иллюзии, уступая ее настойчивости во имя собственных целей, интересов и обретений, своих мотивов и представлений, они попадали бы в зависимость от ее порыва. Некоторые их побуждения, очевидно, были бы продиктованы высшими соображениями, а другие нет; но все вместе они составили бы сумму ее опыта, ее веру в добро или зло – все то, что она бы узнала

. И каким-то образом связанные с ней люди оказались бы вовлечены в своеобразную заводь Лорелеи[18]

, они бы испытали ужас, искушение, были бы околдованы; поддаваясь соблазну, они бы сходили со своих естественных орбит, испытывая в результате невероятные испытания и открывая неожиданные возможности, сталкиваясь с неожиданными задачами и обнаруживая в себе новые способности. Таким образом, схематически эта ситуация в самом общем виде сама себя формировала под влиянием главной силы; остальное представляло бы лишь мимолетное значение. Естественно, кипение жизни за границами ее воли и за пределами отпущенных ей возможностей представлялось бы моей героине невероятно привлекательной, и величайшей болью для нее явилась бы необходимость отказаться от того, что представляется нам ее естественным правом и привилегией.

Она имела все, кроме драгоценной безмятежности; свобода и деньги, подвижный ум и личное обаяние, способность увлекаться и увлекать, ее манера обращения с людьми обещали ей блестящее будущее. С этого момента сам создатель образа испытывал потребность восхищаться ею, признавать ее правоту; ничто не занимало его больше, чем желание выявить ее полное соответствие уготованной роли и определить характер ее национального и социального статуса. Она должна стать последним прекрасным цветком, раскрывающимся в одиночестве, чтобы подчеркнуть ее полную свободу, цветком на стебле «старого» Нью-Йорка; эти счастливые обстоятельства позволяли мне делать намеки и строить ассоциативные ряды, не нуждаясь в жестких и четких определениях. Для героини «Крыльев голубки» сильное и ясное изъявление свободы, свободы действий, выбора, мнения, общения, проистекало из источников, наилучшим образом обеспечивающих независимость, – полагаю, самых надежных источников на свете. Я представлял себе образ американской девушки – «наследницы столетия» (я коротко обдумал эту картину и пошел далее); это могло бы придать определенную трогательность ее фигуре. Быть невероятно богатой наследницей означает осознавать свое наследство как бремя – приходится играть указанную тебе роль, – и мне показалось любопытным взглянуть с новой стороны на подобный тип личности, столь притягательный для многих. И вправду, какая трудная и рискованная игра, требующая немалой самоуверенности! По крайней мере, у меня появились основания – во всяком случае, мне так показалось – сделать мою историю достаточно компактной. Уже на ранней стадии работы в ней появилось слишком много участников: мне трудно было решить, на ком именно сосредоточить внимание так, чтобы это не увело меня куда-то в сторону. Моя задача состояла в том, чтобы следить за ходом событий, как любящий родитель следит за успехами своего ребенка во время первого урока верховой езды – он уже в седле, но еще не знает, что и как делать; я должен был вовремя направить течение событий в нужное русло, чтобы избежать нежелательного развития.