Культурный дневник 04.06.2013- 30.01.2013

Политическому искусству сложно оставаться серьезным, скромным, назидательным. Гораздо проще ему быть смешным (поцелуй Брежнева с Хонеккером) или вызывающе вульгарным. Чешские художники достигли в этой области удивительного мастерства, особенно Давид Черный, автор знаменитого розового танка и Энтропы. Несколько лет назад на публику произвел впечатление его голый Саддам Хусейн в аквариуме – пародия на "Акулу" Дэмиена Херста. Помню еще одно поразительное творение: нужно было забраться по лесенке к заднице Гулливера, заглянуть в нее и посмотреть видеозапись дискуссии известных политиков. На мартовской выставке "Арт-Прага" появилась увесистая скульптура: новый президент Чехии Милош Земан был изображен в виде кучи дерьма (вот тут, на странице автора – Криштофа Хошека – на нее можно полюбоваться). Мои знакомые видели, как после завершения выставки пластиковую кучу с головой президента несли по туристической улице – зрелище, говорят, было выдающееся.

В России политическое искусство расцветало в первой половине прошлого века, а затем съежилось до заочного спора Кукрыниксов с подпольным соцартом. В постсоветские времена засыхающее древо дало свежие побеги: недавно в передаче "Предшественники Pussy Riot" мы с Александрой Обуховой вспоминали историю рождения политического акционизма.

Мне очень нравилось то, что делала группа "Война", особенно явление Ментопопа в супермаркете. Активисты "Войны" давно ничего не вытворяли, а теперь и покинули Россию, но их дело живо. Две акции Петра Павленского в Петербурге – образец внятности и лаконичности политического искусства. 25 июля прошлого года Павленский зашил себе рот и вышел к Казанскому собору с плакатом: "Выступление Pussy Riot было переигрыванием знаменитой акции Иисуса Христа". (Вот здесь –  транскрипт записанной сразу после акции передачи, в которой участвовал Петр Павленский). Кто только не зашивал себе рот! Это делали и во имя искусства (Рон Эйти и Улай, в частности), и ради выживания. Самый известный случай – акция иранского поэта Абаса Амини, который в 2003 году зашил не только рот, но и глаза и даже уши, когда его задумали депортировать из Англии. Его примеру последовал еще один иранский беженец, а также шесть афганцев: зашив рты, они устроили акцию протеста возле Афинского университета.

Увидев фотографии Петра Павленского, я первым делом вспомнил фильм Дэвида Войнаровича Fire in My Belly. Это был разгар протестов против государственной политики в области СПИДа, и Войнарович – ВИЧ-инфицированный писатель и художник – зашил себе рот, иллюстрируя известный лозунг тех времен: Silence = Death. Его видео с саундтреком Диаманды Галас и сегодня, через 20 лет после смерти автора, производит впечатление – такое, что два года назад его из-за протестов консерваторов сняли с выставки в Вашингтоне. К большому сожалению, переведенные на русский еще в 1991 году фрагменты автобиографических текстов Войнаровича так и не были напечатаны: надеюсь, найдется смелый издатель, который возьмется за эту книгу; недавно я ее перечитывал, она ничуть не утратила своей зловещей силы.

Дэвид Войнарович (1988) и Петр Павленский (2012)

Материал скульптур Петра Павленского – его собственное тело. Материал вечный, а теперь, благодаря методу пластинации, ставший почти бессмертным. И очень популярный материал: пользуются им все – от прекрасных нубийцев (см. фотографии Лени Рифеншталь) и якудза, рисующих картины на собственных спинах, до скромной европейской студентки, отважно шагающей в тату-салон.

Любая татуировка, пирсинг или модификация плоти – это попытка отобрать частное тело у Контроля, требующего, чтобы все тела вели себя предсказуемо и одинаково. Венские акционисты, разломавшие духовные скрепы постнацистской Австрии, делали скульптуры из собственных тел, буквально рисовали своей кровью. Чем слабее Контроль, тем необычней становятся тела. Не могу сейчас найти идеальный снимок: священники РПЦ в облачении идут на фоне огромного татуированного Зомби-боя на плакате тату-конвенции – роковая встреча Контроля и тела.

Вторая акция Петра Павленского "Туша" и посвящена этому противостоянию: российское государство вновь хочет присвоить тела граждан. 3 мая, в Страстную пятницу, обнаженный художник лег возле Законодательного собрания Петербурга в коконе из колючей проволоки, в нескончаемых витках тернового венца. Разумеется, символические терзания через несколько минут сменились реальными: освободив художника от проволоки, государство тут же вцепилось в него своими карательными шипами. Когда Петра выпустили из отделения полиции, я попросил его рассказать о превращении в "тушу".