Куртизанка Сонника. Меч Ганнибала. Три войны

Иначе развернулся бой в пехотном строю. Это было настоящее, правильное сражение, и Ганнибал примером вдохновлял своих воинов. Он был во главе первой колонны и, когда она под натиском римлян дрогнула, храбрый вождь воскликнул:

— Кто покинет меня? Сюда, ко мне! Я здесь!..

Еще раз попытались пуны дать отпор врагу, но тщетно, и первый ряд их был отброшен и побежал. Вторая линия оказала более сильное сопротивление, но Сципиону удалось и его сломить... Между тем Ганнибал успевал быть всюду, где была опасность; ему не знаком был страх, и с изумлением следили за ним и свои и враги:

— Неужели он такой же смертный, как мы?..

Наконец очередь дошла до третьей линии: в бой вступили старые испытанные полки, прибывшие с вождем из Италии.

— Если мы уступим,— воскликнул Сципион, обращаясь к своим воинам,— мы обречены на смерть все до единого; через несколько недель Ганнибал будет в Риме и с Капитолия будет смотреть на развалины города. Победа или смерть, иного выбора у нас нет!

В таком настроении сражались обе стороны. Наконец римляне начали отступать, пуны теснили их все решительнее. Сципион с беспокойством стал озираться по сторонам, ища выхода... Вдруг вдали показалось облако пыли, оно все ближе и ближе... вихрем несется Масинисса с десятью тысячами всадников и нападает с тыла на пунов... начинается кровавая резня и решает судьбу сражения.

Случилось, как и говорил Ганнибал, что в битве многое зависит от случая: опоздай конница на час, судьба этого дня решилась бы иначе, и римлянам пришлось бы думать о своем спасении; теперь же нумидийцы обеспечили победу тем, кто считал ее уже проигранной.

Ганнибал, как всегда, находился в самом опасном месте сражения и ободрял своих, когда к нему протиснулись Маттан и Элули.

— Прочь, прочь! Спасайся! — кричали они.— Ты не смеешь погибнуть, ты обязан беречь себя для Карфагена!

— Твоя смерть не принесет нам пользы, твоя жизнь дорога! — убеждал Элули и, схватив его коня, повернул, и конь поскакал с поля битвы.

— Прощай, Ганнибал! Я охраняю твой путь! — крикнул Маттан.— Ты должен быть спасен, тебя не будут преследовать!

И Ганнибал спасся с горсткой верных людей, а Маттан остался среди убитых.

Ганнибал прибыл в Карфаген и сообщил, чем кончилось сражение, и в каком положении дела теперь. Жалобы, причитания и слезы не могли помочь беде, карфагеняне должны были признать, что они сами виновны в своем несчастье и создали его, следуя ложным советам. Часть населения готова была сопротивляться до последней капли крови, но Ганнибал говорил:

— Если они захотят разрушить город, тогда и мы погибнем с ним; если же они удовольствуются деньгами и драгоценностями, которые могут быть вновь нажиты, мы должны согласиться на мир и не ставить на карту судьбу Карфагена...

Все согласились с Ганнибалом.

Когда пунийские послы явились к Сципиону с просьбой о мире, римские полководцы хотели настаивать на крайне тяжелых условиях, но Сципион остановил их:

— Ганнибал и при Заме показал себя великим полководцем; если мы доведем карфагенян до крайности, они под его предводительством станут творить чудеса, и не всегда Масинисса может явиться вовремя.

На это никто ничего не мог возразить, и условия мира были выработаны: Карфаген должен в течение трех месяцев оплачивать и содержать римское войско, должен выдать всех пленных и перебежчиков, все свои военные суда, включая и самые мелкие, и всех слонов; Карфаген обязуется никогда вновь не заводить боевых слонов, должен возвратить царю Масиниссе все, что раньше принадлежало Нумидии; в течение пятидесяти лет ежегодно выплачивать по двести талантов; без согласия Рима не вести войн и в обеспечение договора представить двести заложников.

Тяжелы были условия, но выбора не было, и пришлось уступить неизбежности. Но когда пятьсот военных судов были выведены римлянами в открытое море и зажжены воинами Сципиона, пуны на берегу бросались на колени и, воздевая руки к небу, плакали и рыдали; они не могли понять этой страсти к разрушению; со стен и насыпей мужчины, женщины и дети со слезами смотрели, как пылали галеры и барки, как неоценимые сокровища превращались в пепел.

В тот же день Элули доложил своему другу Ганнибалу:

— Граждане возбуждены и негодуют на то, что по вине правительства город осужден на гибель; слышны угрозы, заставляющие опасаться худшего; пока народ мог надеяться, он поддавался уговорам, но теперь он видит, что конец начертан огненными письменами, и ярость его прорывается наружу!

Через полчаса явился Зеруйя и рассказал, что с берега возвращаются толпы возбужденного народа и с бранью и проклятиями движутся по улицам; народ говорит, что его обошли, и хочет потребовать обманщиков к ответу; прольется кровь, и свершится жестокая расправа.