– Впечатляет? – допытывался карлик. – Точно, штаны мокрые от страха. Что молчишь? Испугался?
– Тебя, что ли? – ответил я с пренебрежением, но все-таки чувствуя исходившую от карлика неопределенную угрозу.
– Ух ты! – карлик даже подпрыгнул на стуле. – Смелый. Ну, это мы скоро проверим.
Он спрыгнул на пол, зашел за холодильник (там что-то висело белое на гвозде) и стал раздеваться. Стащил курточку, сиреневую тенниску, джинсы и остался в одних красных плавках. У карлика оказалось пропорционально развитое, мускулистое тело, заметно покрытое, особенно на груди, рыжеватыми волосами. Положив вещи на верх холодильника, он с трудом сдернул с гвоздя белый халат и надел его.
Халат был явно ему велик, почти до пола, мятый, в каких-то бурых пятнах, с прорехой на боку.
– Антисанитария, – пробурчал карлик, закатывая рукава по локти, – постирать некому. А впрочем, сойдет для работы в таких условиях. Правильно? – И, застегнув пуговицы, повысил голос: – Что ты такой неразговорчивый попался?! Слова из тебя не вытащишь. Ну, ничего… скоро ты у меня заговоришь, да еще как!
Вот уже и явная угроза, но я воспринял ее довольно спокойно. И надо сказать, что превращение мальчика в карлика вызвало у меня меньший эмоциональный стресс, чем тот глоток водки. По крайней мере, второе объясняло первое. Да и голос у него совсем не изменился.
Карлик подошел к верстаку, забрался на стул, налил в стакан еще граммов пятьдесят.
– Ну вот, теперь не так жарко, – пояснил он, – теперь и поговорить можно, хотя ты и не очень общительный, что очень даже странно при твоей профессии.
– О чем нам говорить? – устало спросил я. – Единственное, что я хотел бы знать, это сколько меня, в конце концов, еще будут таскать с места на место.
Карлик оживился, залпом, не производя глотательных движений (надо уметь), выпил содержимое стакана, поковырялся вилкой в тарелке и вытер ладонью губы.
– Наконец-то наблюдается хоть какая-то заинтересованность у собеседника, – и, словно обращаясь к кому-то третьему (даже голову повернул в сторону), – но вы посмотрите, как поставлен вопрос, какие чеканные фразы, какая скрытая мощь!
Карлик издевался, но его наигранное актерство не было следствием выпитого алкоголя. Он не пьянел, что казалось странным для такой небольшой массы тела.
– Отвечаю, – карлик достал из кармана халата пачку сигарет и закурил (вот от этого я бы не отказался). – Что касается первого вопроса, то ты здесь явно лукавишь: уж поговорить нам есть о чем, и ты сам этого желаешь, особенно после просмотра (кивок на экран дисплея) того материала, в котором, я не сомневаюсь, ты узнал себя. Разве тебе неинтересно узнать, каким образом все это было отснято?
Мне действительно было интересно.
– Теоретически, – продолжил карлик, – можно было понатыкать скрытых камер и фиксировать каждый твой шаг. Затем путем монтажа состряпать то, что ты видел, даже с вариантами. Но ты представляешь себе, какие это трудности при съемках, какие затраты? А самое главное – для чего? Для чего, спрашивается?
Водки в бутылке осталось чуть меньше половины, и карлик стал экономить, наливая в стакан на один глоток.
– А ни для чего, – ответил он сам себе, – просто так мне захотелось.
Карлик раскурил потухшую сигарету и, выпустив клубы дыма через ноздри, на некоторое время ушел в себя, отрешившись от моего присутствия, этого подвала, всего мира. Мне показалось, что он засыпает. Но, вскинув голову, карлик прищурился и уставился на меня.
– Все это моя работа, – растягивая слова, сказал он, – пожар в гостинице, самолет, твои прогулки с наушниками, все эти Гнутые, Шашлычники, Вита… и никаких съемок, никаких скрытых камер. Вот где у меня эта аппаратура, – карлик постучал пальцем по лысому черепу, – вот чем я переставлял всех вас, как пешки, решая, кому жить, а кому умирать! Понятно?
– Нет.