Легенды крови и времени

То, что он варг, Маркус узнал по запаху, который был куда приглушеннее и преснее запахов теплокровных. Легкая кривоногость свидетельствовала, что незнакомец провел немало времени в седле.

– Последнее творение Мэтью, – сказал Галлоглас. – Маркус, познакомься с Дэви Гамом. Мы зовем его Хэнкоком.

– Рад с вами познакомиться, сэр.

Маркус поклонился, а Дэви выпучил глаза.

– Он американец, – словно извиняясь, пояснил Галлоглас.

– Вы, американцы, задали нам бед. Да и денег на вас пошло немерено, – сердито сверкнул глазами на Маркуса Дэви. – Не заставляй нас думать, что Мэтью дал промашку.

Не зная, как отвечать на подобные слова, Маркус промолчал, приняв внимательную позу, которую довел до совершенства, работая с доктором Отто.

– Сколько ему? – спросил Дэви у Галлогласа, глазевшего на прохожих.

– Bonjour! – крикнул Галлоглас одной весьма привлекательной молодой женщине, что-то покупавшей у мелочного торговца, которыми кишела гавань.

К корсажу женщины была прикреплена красно-бело-синяя розетка.

– Где-то пятьдесят с хвостиком, – ответил он на вопрос Дэви. – Думаю, не больше. Точных сведений Мэтью мне не дал.

– Чертовы лягушатники! – Дэви даже плюнул. – Ведут милые разговоры за кофе, красуются в своих мундирах, а доверять им нельзя. Даже Мэтью.

– К твоему сведению, Галлоглас, мне всего двадцать четыре года. Я родился в тысяча семьсот пятьдесят седьмом году, – сообщил Маркус.

У женщины, которую приветствовал Галлоглас, была белая, пышная, веснушчатая грудь, выпирающая из платья. Чресла Маркуса заболели от желания.

– Галлоглас говорит про дни, а не годы. И нечего возражать старшим, – сказал Дэви, сдавливая Маркусу подбородок.

В прежней жизни пальцы Хэнкока сломали бы ему челюсть, но сейчас лишь вызвали неприятные ощущения.

– В любом случае это ничего не меняет. Толку от тебя, как от пердежа в банке с вареньем.

– Отвали! – огрызнулся Маркус, показав Дэви неприличный жест.

Таким жестам, как и многоязычным ругательствам, он научился у Фараджа – рулевого «Аретузы». Теперь, помимо английского, Маркус умел ругаться на голландском, французском, немецком и даже на арабском.

– Я так понимаю, нам придется везти его в Париж. – Дэви оглушительно свистнул. – Значит, нужны не верховые лошади, а карета. С таким младенцем верхом не попутешествуешь. Дополнительные напрасные расходы.

– Сам знаю. – Галлоглас сочувственно похлопал Дэви по плечу. – Я пытался войти в гавань Сен-Мало, но не смог из-за штормов.

– Черт бы побрал этого Мэтью с его безумными идеями! – Дэви гневно поднял палец. – Честное слово, Эрик, когда-нибудь я задушу его.

– Я буду держать, пока ты душишь, – сказал Маркус, все еще переваривавший рассказы Галлогласа, касавшиеся его новой жизни. – Деспотичный придурок.

Дэви и Галлоглас изумленно посмотрели на Маркуса, потом Дэви засмеялся. Смех у него был странный, словно жизнь давно не преподносила ему ничего смешного и он разучился смеяться.

– Еще и шестидесяти дней не прожил, а уже зол на своего создателя, – произнес Дэви, сопя и откашливаясь.

– Я так и думал! – с восторгом произнес Галлоглас. – У парня отличные задатки.

Маркус впервые путешествовал в карете. До сих пор он ездил только на телегах и в крытых повозках. Карета ему не понравилась. По большей части ему удавалось выскочить из кареты раньше, чем его начинало тошнить. Хэнкок, которому надоели частые остановки, нашел более удобный способ: открывал окошко и заставлял Маркуса высовывать голову. Теперь его выворачивало на ходу.

От дорожной пыли и грязи у него слезились глаза. Сжимая зубы, чтобы не выпустить наружу очередную порцию желчи, так как к этому времени его кишки освободились от выпитой крови и вина, Маркус напрягал слух, стремясь услышать разговор внутри кареты, пока ветер не унесет слова.

– Деда удар хватит, – говорил Галлоглас.

– Мэтью же было настрого запрещено…

Дальнейших слов Хэнкока Маркус не расслышал.

– Дождись, когда об этом узнает Болдуин.

Казалось, такая перспектива одновременно пугала и забавляла Галлогласа.

– …начнется еще одна паршивая война.

– По крайней мере, бабуля постарается…

– …носится с ним, как старуха.

– Не вздумай говорить это в присутствии Марты, иначе она…

– …если она в городе, лучше притащить его туда.

– Тетушки Фанни дома не будет. Нам едва хватит времени…

– …оставим его с Франсуазой, затем чего-нибудь выпьем.

– Надо еще во многом разобраться…

– …запихнуть на долбаный корабль и прямиком к своей семье.

В затуманенный тряской разум Маркуса проникли женские имена: Марта, Фанни, Франсуаза. Оказалось, что у него есть не только дед, но и бабушка. После нескольких лет одиноких скитаний Маркус почувствовал себя частью семьи. Его сердце наполнилось благодарностью и теплым чувством обязательств перед новой семьей. Карета вихляла и кренилась на дороге между Бордо и Парижем, отчего голова Маркуса раскачивалась, как тыква на шесте. Но даже в таком состоянии он понимал, что третьим… нет, четвертым шансом новой жизни он обязан шевалье де Клермону.

Маркус пообещал себе, что больше менять жизнь не будет.