– Поначалу я винил Мэтью в случившемся. Я видел в нем последнего в длинной цепи диктаторов, пытавшихся отнять у меня свободу, – признался Маркус. – Только через много лет я понял, что он попался в ту же ловушку верности и послушания, в какую я с рождения угодил на отцовской ферме. И еще больше времени мне понадобилось, чтобы признать правоту действий Мэтью в Новом Орлеане, когда он приехал туда и положил конец моим деяниям. – (Судя по лицу Мэтью, такое признание он слышал от сына впервые.) – Я был слишком молод, чтобы создавать детей. Судьба Вандерслиса преподала мне жестокий урок, но я его не усвоил. В Новом Орлеане я просто… распоясался. Даже не знаю, как бы все пошло, не появись тогда Мэтью. Но крови было бы гораздо больше. В этом я не сомневаюсь. – Маркус прислонился к кухонному островку, водя пальцами по шершавой и щербатой поверхности. – Стоит мне подумать о том периоде моей жизни, как сразу вспоминаются похороны. С них началось мое путешествие в Новый Орлеан, а когда я покидал город, их число достигло сотни, – тихо сказал он. – У многих Новый Орлеан ассоциируется с яркими красками, смехом и парадами. Но у этого города была и есть мрачная сторона.
Глава 32
Стылая январская ночь близилась к рассвету. Маркус возвращался домой, когда вдруг увидел на перекрестке обычно тихих и спокойных Херринг-стрит и Кристофер-стрит тощего, морщинистого старика. Тот безуспешно сопротивлялся ораве парней. Ставни окрестных домов и магазинов были плотно закрыты. Старик едва ли рассчитывал на вмешательство случайного прохожего. Его длиннополое пальто было заляпано грязью. Похоже, старика уже несколько раз сбивали с ног, потом рывком поднимали, чтобы снова ударить.
– Ооотстааньте, – требовал старик, размахивая глиняной кружкой.
Судя по заплетающемуся языку, он был пьян, причем сильно.
– Обижаешь, дед. Где же твой патриотизм? – с издевкой спросил один из парней. – Мы же все имеем право на счастье. Или скажешь, нет?
Орава засвистела и заулюлюкала. Кольцо вокруг старика сомкнулось.
Недолго думая, Маркус расшвырял парней, нанося удары налево и направо. Струсившие юнцы ретировались. Старик жался к кирпичной стене, покачиваясь и моргая мутными глазами. Его окружал резкий запах страха и мочи. Приняв Маркуса за нового обидчика, старик поднял руки:
– Не бейте меня.
– Мистер Пейн?! – удивленно воскликнул Маркус, узнав чумазое лицо под гривой спутанных седых волос.
Пейн щурился на Маркуса, пытаясь понять, друг перед ним или враг.
– Я Маркус. Маркус де Клермон. Из Парижа, – напомнил Маркус, протягивая руку.
Оказывается, парни не убежали, а лишь отошли. Первый испуг прошел, и они рассчитывали взять реванш.
– Эй, мистер! Дожидайся своей очереди. Мы тут первые, – крикнул Маркусу юнец с окровавленными кулаками и потекшим от холода носом.
Маркус обернулся к нему, оскалив зубы. Парень попятился, выпучив глаза.
– Поищите себе развлечений в другом месте! – прорычал Маркус.
Парни топтались на месте, не зная, как быть дальше. И тогда главарь шайки – крепкий верзила с угрюмой физиономией и полным отсутствием передних зубов – решил проучить Маркуса. Он шагнул вперед, выставив кулаки.
Маркус одним ударом сшиб верзилу с ног. Потеряв сознание, тот распластался на тротуаре. Больше желающих драться с Маркусом не нашлось. Дружки поволокли главаря, то и дело испуганно оглядываясь.
– Благодарю вас, друг. – От холода и крепкой выпивки у Томаса Пейна тряслись руки и ноги. – Простите, не расслышал ваше имя.
– Маркус де Клермон. Вы знакомы с моим дедом и бабушкой, – добавил Маркус, забирая у Пейна кружку, где, как ни странно, еще оставался ром. – Я провожу вас домой.
От Пейна разило спиртным, пахло чернилами и солониной. Маркус положился на свой нос и быстро установил, куда вести спасенного. Пейн жил неподалеку, в дешевом пансионе на Херринг-стрит. Идти было не больше квартала, в южную сторону. Вскоре они оказались перед зданием, обшитым досками. Из окон, сквозь щели в ставнях, пробивались огоньки свечей.
Маркус постучал в дверь, которая сразу же распахнулась. На пороге стояла миловидная женщина лет сорока, с золотисто-карими глазами и локонами каштановых волос, тронутых сединой. Возле нее застыли двое мальчишек. Один держал в руке каминную кочергу.
– Месье Пейн! Мы так волновались!
– Вы позволите втащить его внутрь? – спросил Маркус.
Короткое путешествие отняло у Пейна последние силы, и теперь он висел на руках Маркуса, не подавая признаков жизни.
– Мадам… – Маркус не знал, как к ней обращаться.
– Мадам Бонвиль, подруга месье Пейна, – представилась женщина, говорившая по-английски с сильным акцентом. – Прошу вас, входите.