Переступая порог обшарпанного пансиона на Херринг-стрит, Маркус еще не знал, что его прежняя жизнь, где, кроме работы, не было ничего, сменится на уютную семейную обстановку и оживленные беседы. Семья Бонвиль взяла на себя заботу не только о пьянствующем, склонном к апоплексии Пейне, но и о Маркусе. После работы в больнице или многочисленных визитов к частным пациентам на соседней Стейвесант-стрит Маркус привык возвращаться в пансион. Франция отвергла Пейна, а соотечественники Маркуса нынче насмехались и издевались над религиозными воззрениями старого политика. Однако для Маркуса не было большей радости, чем сидеть с Пейном у окна, выходящего на юг. В комнату на первом этаже долетали обрывки разговоров. Маркус и Пейн вслушивались в них, попутно обсуждая последние новости. На столе всегда лежали книги, очки Пейна и стоял графин с темной жидкостью. Разговоры о повседневности утомляли, и тогда оба вспоминали свою парижскую жизнь и доктора Франклина, с которым были знакомы.
Маркус принес в дом свой экземпляр «Здравого смысла». От многочисленных листаний бумага памфлета стала бархатной. Иногда Маркус зачитывал вслух любимые отрывки. Они с Пейном много говорили об успехах и просчетах обеих революций. Вопреки надеждам Пейна, отделение колоний от власти английского короля не привело к большему равенству. Как и до Войны за независимость, в Америке продолжали существовать наследственные привилегии и разделение на богатых и бедных. Вопреки второй статье Декларации независимости, негры по-прежнему оставались рабами.
– Мой друг Джошуа Бостон сомневался, что Томас Джефферсон думал о таких, как он или чернокожая семья Пруиттов, когда писал об изначальном равенстве всех людей. По мнению Джошуа, верить в это могли только дураки. К дуракам он причислял и меня, – однажды признался Пейну Маркус.
– Мы не должны успокаиваться, пока Америка не осуществит идеалы равенства, – ответил Пейн; они с Маркусом часто обсуждали ужасы рабства и необходимость ликвидировать это позорное явление. – Разве все люди не являются братьями?
– Конечно являются, – подхватил Маркус. – Поэтому я повсюду возил и носил с собой вашу книжку, а не Декларацию независимости.
Постепенно Маркус сблизился с Маргаритой Бонвиль, спутницей и подругой Пейна. Мадам Бонвиль и ее муж Николя познакомились с Пейном еще в Париже. Месье Бонвиль печатал работы Пейна, а когда власти попытались закрыть его типографию, сбежал. Осенью 1802 года Пейн вернулся в Америку, взяв с собой мадам Бонвиль и ее детей. Дружба Маркуса и Маргариты только крепла. Их сближали беседы на французском языке. Вскоре они стали любовниками, но это никак не повлияло на преданность мадам Бонвиль Пейну. Она по-прежнему управляла его загородной фермой, вела его дела в городе, устраивала встречи, брала на себя переписку и, конечно же, заботилась об ухудшающемся здоровье Пейна.
Маргарита и Маркус находились у смертного одра Пейна. Человек, подаривший революции голос, тихо покинул мир людей в один из жарких и влажных июньских дней 1809 года.
– Он ушел. – Маркус сложил Пейну руки на груди.
В 1794 году Пейна на целый год заключили в парижскую тюрьму Люксембург, что значительно подорвало его здоровье. Остальное довершило пристрастие к крепкой выпивке, приблизившее кончину.
– Месье был великим и замечательным человеком, – сказала мадам Бонвиль; ее глаза распухли от слез. – Не знаю, чтó было бы со мной и детьми, не увези он нас в Америку.
– Я не знаю, где все мы были бы без идей Тома, – отозвался Маркус, закрывая шкафчик с лекарствами.
Пейну уже не требовались ни бальзамы, не эликсиры.
– Ты ведь знаешь, он хотел быть похороненным в Нью-Рошелл, среди квакеров, – сказала мадам Бонвиль.
Завещание Пейна хранилось в кухонном шкафу, за тонкой задней стенкой.
– Я отвезу его туда, – пообещал Маркус.
До Нью-Рошелл было более двадцати миль, однако ни расстояние, ни расходы не останавливали Маркуса. Он решил исполнить последнюю волю друга.
– Обожди здесь, а я найму повозку, – сказал он Маргарите.
– Мы тоже поедем, – заявила мадам Бонвиль, касаясь руки Маркуса. – Мы с детьми не оставим его. И тебя тоже.
До Нью-Рошелл добирались весь день и подъехали уже в затяжных летних сумерках. Повозкой, в которой везли тело Пейна, управляли двое чернокожих кучеров. Только эти двое и согласились тащиться по жаре в такую даль – считай, почти до Коннектикута. Трое первых кучеров, услышав, куда надо ехать, расхохотались Маркусу в лицо. Им и в городе работы хватает. За каким чертом тащить смердящий труп через весь Манхэттен?
Маркус сопровождал повозку верхом, а Маргарита с сыновьями ехала в карете. Добравшись до Нью-Рошелл, они заночевали на постоялом дворе, поскольку хоронить в такое время было уже поздно. Маркус и Бонвили разместились в одной комнате. Кучера Аарон и Эдвард спали в сарае, возле лошадей.
Утром Маркуса и Маргариту ждал неприятный сюрприз. Им не разрешили хоронить Пейна на квакерском кладбище.
– Он не был нашим братом, – заявил местный пастор, загораживая собой вход.