Легенды крови и времени

Маркус попытался возражать. Когда это не помогло, он воззвал к патриотизму пастора. Тот оставался глух к доводам Маркуса. Попытки напомнить о христианском сострадании и любви к ближнему также закончились безрезультатно.

– Здешнее братство не знает таких понятий, – сказал взбешенный Маркус, ударяя по дверце кареты.

– Что же нам теперь делать? – спросила Маргарита.

Усталость сделала ее лицо совсем бледным. Под глазами темнели круги – последствия пролитых слез.

– Мы не можем задерживать нанятых кучеров.

– Ничего. Похороним Пейна на ферме, – сказал Маркус, ободряюще сжимая ей руку.

Он сам вырыл могилу под ореховым деревом, где Пейн любил сидеть летними днями в тени густой кроны. Это была вторая могила, которую Маркус копал возле старинного дерева. Его вампирская сила и любовь к Пейну значительно ускоряли работу.

Священника на похоронах не было. Никто не читал над телом молитв, когда Аарон, Эдвард, Маркус и Бенжамен Бонвиль опускали завернутого в саван Пейна в землю. Маргарита бросила букет цветов, собранных в здешнем саду. Кучера, не задерживаясь, уехали в Нью-Йорк.

Маркус и Маргарита оставались возле могилы, пока не начало темнеть. Тут же стояли ее сыновья Бенжамен и Томá.

– Он наверняка попросил бы тебя сказать что-нибудь, – обратилась к Маркусу Маргарита.

Маркус не мог подобрать подходящих слов на могиле человека, не верящего ни в Бога, ни в Церковь, ни в загробную жизнь. Томас Пейн считал религию худшей формой тирании, поскольку ее власть простиралась за пределы смерти, уходя в вечность, куда еще не удалось добраться ни одному королю и деспоту.

Наконец Маркус решил произнести слова, написанные самим Пейном:

– «Моя страна – это мир, а моя религия заключается в том, чтобы делать добро». – Маркус бросил в могилу горсть земли. – Покойся с миром, друг. Настало время другим продолжать твой труд.

Смерть Томаса Пейна оборвала последние связи Маркуса с прежней жизнью, чего не могло сделать завершение восемнадцатого века, хотя смена веков была чисто символической. Маркус прожил уже более полувека и все это время ощущал, как Хедли, семья, Война за независимость тянут его в прошлое. Теперь, когда ушел Пейн, Маркус понял: ему больше не на что оглядываться. В прошлом не осталось ничего, кроме хроники потерь и разочарований. Маркусу требовалось найти будущее, где ничто не напоминало бы о прошлом. Куда заведут его поиски, он пока не знал.

Свое будущее Маркус нашел на южной границе Америки, в знойном и душном Новом Орлеане.

– Ты когда прибыл в город? – спросил Маркус у парня лет восемнадцати, беженца из Сан-Доминго.

Остров Гаити оказался ареной ожесточенной войны между Францией и Испанией. Новый Орлеан едва успевал принимать потоки беженцев оттуда.

– Во вторник, – ответил парень.

Значит, более двух дней назад.

Он ощупал шею пациента, потом осмотрел внутреннюю поверхность век – нет ли желтизны. Новый, более безопасный метод Дженнера произвел настоящую революцию в медицине. Теперь для противооспенных прививок использовались штаммы не человеческой, а коровьей оспы. Маркус чувствовал наступление новой эпохи в лечении заболеваний. Разрабатывались методы лечения, основанные на стимулировании ответной реакции организма на болезни. Шансы людей выжить и вылечиться повышались.

– Ты прививался от оспы? – задал новый вопрос Маркус.

– Нет, месье.

Осмотр показал: у парня не было ни оспы, ни желтой лихорадки, ни каких-либо иных заразных болезней, вгонявших ужас в сердца горожан. Но жидкий стул и частая рвота указывали на холеру. Новый Орлеан с его отвратительной сетью сточных канав, бедностью и скученностью был благодатным местом для этой болезни.

– Рад сообщить тебе, месье беженец, что у тебя никакая не оспа, а холера.

Маркус записал диагноз в журнал, где указывал возраст пациентов, названия кораблей, на которых они прибыли, их место жительства и наличие или отсутствие прививок. В Нью-Йорке, когда разражалась очередная вспышка желтой лихорадки, такие записи позволяли Маркусу быстро принимать необходимые меры. В Новом Орлеане они давали ценные сведения местным властям.

– Холера? – испуганно переспросил парень. – Я от нее умру?

– Вряд ли, – успокоил его Маркус.

На вид парень был молод и здоров. Как правило, сильнее всего от холеры страдали дети и старики. Однако Маркус не торопился с выводами. Надо обождать и убедиться, что эта закономерность верна и для Нового Орлеана.

Пока Маркус доставал травы и настойки, необходимые для приготовления лекарства беженцу, он не мог отделаться от странного и неприятного ощущения, что за ним наблюдают. Он захлопнул сборник рецептов, куда записывал не только состав, но и эффективность лекарств, и поднял голову. Напротив скромной аптеки Маркуса стоял человек. Был он среднего роста и обычного телосложения. Его дорогой, отлично пошитый сюртук выглядел снятым с чужого плеча. Человек этот тасовал карты и следил за каждым движением Маркуса. Сильнее всего Маркуса поразили зеленые глаза незнакомца. Даже на расстоянии они оказывали гипнотическое воздействие.