Слова служанки ошеломили Фиби. Она и прежде считала свою жизнь почти совершенной, а превращение в вампира сулило еще большее совершенство. Впереди – сотни лет жизни вместе с Маркусом и возможность делать то, что пожелает.
– Почему не согласилась бы? – все-таки спросила Фиби.
– Потому что у меня есть то, чего у тебя никогда уже больше не будет, – ответила Франсуаза, понизив голос до доверительного шепота. – Сокровище, которое не купишь ни за какие деньги и которое неподвластно времени.
Фиби подалась вперед, сгорая от желания узнать, чтó же это за сокровище. Вряд ли Франсуаза говорила о долгой жизни. Фиби уже получила такую жизнь.
Подобно большинству молчаливых личностей, Франсуаза периодически нуждалась во внимательных слушателях. Говорить она умела и прекрасно владела искусством выдерживать драматические паузы. Замолчав, она взяла опрыскиватель, наполненный лавандовой водой, и побрызгала на наволочку. Затем ловко подняла тяжелый утюг. Эти движения отличались быстротой и умелостью, как и все, что она делала в доме.
Фиби ждала, проявляя несвойственную ей терпеливость, соизмеримую с несвойственной Франсуазе откровенностью.
– У меня есть свобода, – выдержав паузу, произнесла Франсуаза и взяла другую наволочку, дав Фиби переварить услышанное. – Никто не обращает на меня внимания. Я могу делать, что пожелаю. Жить, умирать, работать, отдыхать, влюбляться или отказаться от любви. А вот за тобой пристально наблюдают все и ждут, когда ты споткнешься. Подсчитывают твои шансы на успех. В августе ты вернешься в постель к милорду Маркусу, но Конгрегация не оставит тебя в покое. А когда станет известно о вашей помолвке, каждый вампир на земле будет с любопытством следить за вами. Не видать тебе ни мгновения покоя и ни глотка свободы, а ведь жизнь тебе предстоит, с позволения Господа, ох какая долгая!
Фиби перестала нервозно ерзать на табурете. В кухне установилась такая тишина, что, упади на пол булавка, это услышал бы даже теплокровный.
– Но ты не волнуйся. – Наволочка, сложенная идеальным прямоугольником, заняла свое место на столе, а Франсуаза нагнулась к корзине за следующей. – Свободы у тебя не будет, зато ты преуспеешь в своих занятиях, поскольку я делала и продолжу делать свою работу – оберегать тебя от тех, кто может причинить тебе вред.
– Я что-то ничего не понимаю, – призналась Фиби.
– Когда новоиспеченные вампиры выходят в общество, они нуждаются в заботе таких, как я, кто старше и опытнее. Я ухаживала за мадам Изабо, за миледи Фрейей и миледи Вереной. – Фиби даже подпрыгнула, а Франсуаза невозмутимо продолжала: – Я ухаживала за миледи Стасией зимой восемьсот второго года, когда на нее напала хандра и она сидела взаперти, не выходя даже на охоту.
Догладив наволочку, Франсуаза взялась за простыню. Горячий утюг с шипением скользил по влажной ткани. Фиби затаила дыхание. Она впервые слышала о столь древнем периоде в истории де Клермонов и не хотела мешать рассказу.
– Я помогала мадам, когда у нее только появился сир Мэтью, и делала все, чтобы она не пострадала, когда он отправлялся по делам. Я вела хозяйство у миледи Джоанны. После гибели милорда Годфри на войне она была в ярости и хотела умереть. Я стряпала и убирала у сира Болдуина и помогала Алену ухаживать за сиром Филиппом, когда он вернулся из нацистского плена совсем искалеченным. – Темные глаза Франсуазы остановились на Фиби. – Разве тебя не радует, что я посвящаю жизнь служению семьи де Клермон? Без меня каждый вампир изжевал бы тебя, выплюнул да еще и растоптал. И милорда Маркуса тоже.
По правде говоря, Фиби это совсем не радовало, однако чем больше она слушала Франсуазу, тем больше благодарности у нее вызывали ее советы. Но почему столь разносторонне одаренная личность, как Франсуаза, выбрала своей жизненной целью заботу о других? Фиби силилась и не могла понять. Чем-то это напоминало выбор Маркуса. Но ее жених избрал медицину и долго учился. Его путь казался Фиби более достойным, чем путь Франсуазы.
Фиби молчала. Она обдумывала вопрос Франсуазы, и варианты ответа казались ей все менее убедительными.
Франсуаза неторопливо улыбнулась.
Впервые с момента превращения в вампира Фиби ощутила прилив гордости. Одним своим молчанием она заработала одобрение Франсуазы, и это по непонятной причине значило для нее больше, чем она ожидала.
Фиби взяла из корзины и протянула Франсуазе скомканную простыню.
– Разве хандра – это болезнь?
– Можно сказать, что болезнь, – еще шире улыбнулась Франсуаза. – Не настолько опасная, как бешенство крови сира Мэтью, но некоторых она сводит в могилу.
– Стасия до сих пор подвержена хандре? – поинтересовалась Фиби.
Она снова уселась на табурет и стала наблюдать за движениями Франсуазы. Той удавалось гладить длинные простыни, не допуская их свисания на пол. Фиби чувствовала, что ее ждут долгие дни в обществе Франсуазы, и если та придавала домашнему хозяйству столько значимости, нужно хотя бы попытаться узнать причину.
– Белые женщины среднего возраста, – сообщила появившаяся на кухне Мириам.
– При чем тут они? – спросила Фиби, выбитая из размышлений.