Легенды крови и времени

В этой истории были пугающие моменты, заставлявшие Маркуса поверить, что он уже в аду. Шевалье рассказывал о своей потребности пить свежую кровь и о том, как он пил кровь живых существ, стараясь их не убивать. Такое показалось Маркусу невозможным.

– Ты бы согласился пить кровь прямо из жил человека, чтобы самому оставаться в живых? – Рассказывая историю своей жизни, шевалье де Клермон и здесь задавал вопросы.

Лихорадка сжигала Маркуса. От телесного жара и давления в жилах у него путались мысли.

– Если я соглашусь, боль прекратится? – спросил Маркус.

– Да, – ответил де Клермон.

– Тогда я согласен, – признался Маркус.

Маркусу снилось, что он с большой скоростью летает высоко над госпиталем. Пол внизу был запачкан блевотиной и кое-чем похуже. По полу сновали мыши в поисках еды.

Затем все стало зеленым. Госпитальная палатка исчезла. Грязный пол превратился в траву, а она сменилась лесом. Лес делался гуще и зеленее. Маркус двигался все быстрее. Он не поднимался выше, но быстрота полета размыла очертания мира до зеленых, коричневых и черных пятен. Холодный воздух приятно обдувал его разгоряченное тело. Зубы стучали, как у скелета в филадельфийской таверне Герти.

День сменился ночью. Теперь Маркус летел на лошади. Кто-то сильно ударил его по щекам.

– Не умирай. – На него смотрел человек с темными глазами и белой кожей. – Держись. Когда я это сделаю, ты должен быть живым.

В его сон проникли шевалье де Клермон и Рассел. Они находились в лесистой долине. Здесь же был отряд индейцев, подчиняющихся приказам де Клермона.

– Что ты делаешь? – спросил у де Клермона Рассел.

– Даю этому парню второй шанс, – ответил шевалье.

– Тебе нужно войну заканчивать! – напомнил Рассел.

– Корнуоллис не торопится соглашаться на условия капитуляции. И потом, мне нужно собрать почту, – сказал де Клермон.

Наконец-то Маркус понял, почему колониальная почтовая служба была такой дорогой и ненадежной. Ею заправляли черти и мертвецы. Маркус засмеялся, представив себе Вельзевула на черном коне, везущего мешок писем. Смех расколол его голову пополам, словно гнилое яблоко. Рот наполнился горьким привкусом крови.

Похоже, у него открылось кровотечение.

– Довольно.

Для Маркуса в этом слове заключалась целая жизнь, полная разочарований и нарушенных обещаний.

– Мэтью, война – чертовски неподходящее время, чтобы становиться варгом, – с заметным беспокойством произнес Рассел. – Ты уверен?

Теперь и Рассел задавал вопросы.

– Да, – почти одновременно ответили Маркус и де Клермон.

Внезапная, обжигающая боль в шее подсказала Маркусу, что ему вскрыли сонную артерию. Дергаться было поздно. Теперь он наверняка умрет, и ему уже никто ничем не поможет.

Испустив глубокий, судорожный вздох, Маркус освободил свою душу из умирающего тела.

Душа Маркуса обнаружила, что ад – место странное и невероятно холодное. Не было ни пламени, ни серы, которые сулил грешникам преподобный Хопкинс. Недавний жар тоже исчез. Вокруг – только ледяной холод и тишина. Не было ни криков, ни стонов боли. Только медленные, неровные удары неведомого барабана.

Потом смолкли и они.

Маркус сглотнул.

И когда он это сделал, все вокруг зазвенело и загремело громче, чем армейский оркестр Вашингтона. Оглушительно стрекотали сверчки и ухали совы. Ветви деревьев отбивали ритм: татата-та, татата-та.

– Боже мой, нет! – пробормотал де Клермон.

Маркус свалился с высоты и шумно приземлился. Его кожу кололи тысячи иголочек, и он понимал, чтó это значит. Ночной воздух и шум ветра топорщили волосы на голове и шее.

– В чем дело, Мэтью? Что ты увидел? – спросил Рассел.

Звук его голоса пробудил вереницу ярких картин. Они пронеслись в голове Маркуса, словно это были изображения на рубашках карт Герти и она с бешеной скоростью тасовала карты. Маркусу показалось, что он смотрит на мир чужими глазами и видит все с непривычными прежде подробностями. Поначалу картины были связаны с Джоном Расселом.

Джон Рассел в темной котте. Выражение горечи на суровом лице.

Меч, вонзившийся в шею Джона Рассела через щель в доспехах. Смертельный удар.

Здоровый и веселый, Джон Рассел сидит за столом в сумрачной таверне, держа на коленях какую-то женщину.

Джон Рассел пьет кровь из женской руки. Пьет жадно, но женщине это нравится. Она кричит от наслаждения и, пока Рассел пьет, шевелит пальцами у себя между ног.

– Его семья. – Слова де Клермона казались осколками стекла, застрявшими у Маркуса в ушах.

При слове «семья» прежние картины померкли, сменившись новыми.

Женщина с золотистыми волосами.

Рослый, похожий на гору, мужчина с проницательными глазами.