Легенды крови и времени

Содержимое напоминало нектар, мгновенно прибавляя сил и улучшая настроение.

– Кровь с добавлением меда, – ответил де Клермон.

Маркус со злостью выплюнул красную жидкость. Де Клермон больно сжал ему плечо.

– Изволь вести себя прилично. – Шевалье говорил тихо, а интонации его голоса напоминали мурлыканье кота. – Я не потерплю, чтобы мой сын вел себя, как какой-нибудь неблагодарный болван.

– Вы мне не отец. – Маркус замахнулся на него, но де Клермон легко остановил удар, зажав руку Маркуса в своей, словно прутик.

– Создавший тебя равнозначен отцу. И ты будешь делать то, что я скажу. – Лицо де Клермона оставалось спокойным, голос звучал ровно. – Тебе, Маркус, никогда не хватит силы, чтобы одолеть меня. Даже не пытайся.

Но Маркус, выросший под железной рукой родного отца, считал, что с него достаточно. Он не собирался подчиняться де Клермону, как подчинялся Обадии. Их дальнейший путь лежал на север, все глубже уводя в леса Нью-Йорка. В течение всех последующих дней Маркус спорил и препирался с де Клермоном по каждому пустяку. Во-первых, потому что чувствовал в себе силу, а во-вторых, уж лучше перечить шевалье, чем копить недовольство внутри. Теперь у Маркуса было три сильных желания: пить, знать и соперничать.

Очередная стычка произошла у них из-за кролика и закончилась небольшим и недолгим кровопролитием с обеих сторон. Кролик был растерзан в клочья, а обе руки Маркуса сломаны.

– Убить меня ты не сможешь, как бы тебе ни хотелось, – сказал де Клермон. – Это я говорил еще в ту ночь, когда ты стал варгом.

Маркусу не хватило смелости признаться, что из событий той ночи он помнил очень мало, да и то представлялось какой-то бессмыслицей.

Мэтью умело, как опытный хирург, вправил кость на правом запястье Маркуса.

– Совсем скоро твоя рука вновь станет здоровой. Моя кровь, а теперь это и твоя кровь, не даст болезни или ранению причинить вред твоему телу, – пояснил де Клермон. – А теперь давай левую руку.

– Сам сделаю.

Когда в правую руку вернулась подвижность, Маркус вправил кость на левом запястье. Он чувствовал, как кость мгновенно срастается. Его кровь была полна силы. Нечто проникло в его организм и взяло верх. Чем-то это напоминало прививку от оспы. Что же такое содержалось в крови де Клермона, если шевалье был невосприимчив к болезням и телесным повреждениям? Маркус задумался об этом, как вдруг шевалье задал ему вопрос, остававшийся без ответа со времен той ночи в Йорктауне.

– Ты убил своего отца, потому что он годами избивал тебя? – спросил де Клермон. – Я это видел. Сведения остались в твоей крови, отчего я и узнал об этом еще в Йорктауне. – Отец избивал и твою мать. Но твою сестру не трогал.

Маркусу не хотелось думать о матери и Пейшенс. Ему вообще не хотелось вспоминать о Хедли, Обадии и прежней жизни. Он убил родного отца, но в нем всегда оставалась маленькая надежда на возвращение домой. Теперь, когда он питался кровью, об этом не было и речи. Родные отнесутся к нему не лучше, чем к бешеному волку.

– А иди ты! – прорычал Маркус.

К его удивлению, де Клермон встал и молча скрылся в темноте. Вернулся шевалье только после восхода солнца, принеся тушу небольшого оленя. Маркус жадно пил кровь, считая, что лучше насыщаться кровью четвероногих, чем человеческой.

Наконец Маркус и де Клермон достигли холмов и долин той части колонии Нью-Йорк, где Маркус никогда не бывал, – ее северной оконечности, почти на самой границе с Канадой. Там их приютили у себя индейцы племени онейда. Маркус вспоминал весну 1778 года в Вэлли-Фордже. Тогда по лагерю разнесся слух, что маркиз де Лафайет и его французские спутники привели отряд индейцев онейда для сражения с англичанами. Поскольку провожатых в селении встретили родные и друзья, Маркус понял, что на всем протяжении пути онейда заботились об их с шевалье безопасности.

В лесах Нью-Йорка Маркусу наконец-то позволили охотиться самостоятельно. Ему нравилось гоняться за оленями и иной дичью, а потом пить их кровь. Де Клермон предложил ему посостязаться с молодыми воинами. Хотя Маркус превосходил их в быстроте и был невосприимчив к телесным повреждениям, своим умением выслеживать зверей в лесу онейда оставляли его далеко позади. Рядом с ними Маркус чувствовал себя глупым растяпой.

– Ему надо многому учиться, – извиняющимся тоном произнес де Клермон, стоя рядом с одним из старейшин племени, чье лицо покрывали боевые шрамы.

Индеец почти не скрывал недовольства, наблюдая за неуклюжими попытками Маркуса поймать в силок утку.

– Ему нужно время, – ответил старейшина. – А поскольку он твой сын, Даговейент, времени у него будет предостаточно.

Тяжелая, суровая жизнь, которую Маркусу пришлось вести наравне с молодыми воинами племени, отчасти повыбила из него драчливость. Ему хотелось спать, но закрыть глаза и провалиться в сон не получалось. Он так и не понимал, чтó же с ним произошло. Как он сумел выкарабкаться из тифа? И почему он теперь такой быстрый и сильный?