Легко видеть

Надо сказать, что для Пушкина понятие чести было сложным в том смысле, что определялось целым рядом критериев, далеко не все из которых включались в обычное, так сказать – ходовое понятие о чести дворянина. Пушкин был особенным человеком и считал себя таковым. Древностью и славой рода, ведущего начало от Гаврилы Алексича – героя Невского сражения со шведами, а также Ледового Побоища на Чудском озере – род Пушкиных превосходил царский дом Романовых. Поэтической и вообще литературной одаренностью и творческой результативностью он явно превосходил вообще всех говорящих и пишущих на русском языке, создав новый стиль культурной русской литературной речи, даже более того – задав его на столетия вперед. Он памятник себе воздвиг вполне рукотворный – возвёл его собственным талантом, умом и руками. Но он нисколько не менее своего гигантского литературного дара ценил в себе и другой дар – феноменальную сексуальную силу и удачливость в обольщении женщин, тем же самым, кстати, сказать, чем кичился и Жорж Дантес.

Эту свою способность Пушкин постоянно проверял на практике. Ему нужны были всё новые привлекательные женщины – любые: доступные и недоступные, распутные и с незапятнанной репутацией. Только в такой постоянной работе, в непрерывных сексуальных трудах он чувствовал себя столь же великим человеком в жизни, каким его по праву считали в литературе. Но ему было мало знать это самому, мало было даже убедить в этом каждую женщину, с которой он был близок – ему еще требовалось говорить о своих успехах посторонним, как будто бы надежным конфидентам. Но как он, вероятно, и рассчитывал, они далеко не всегда держали языки за зубами, отчего и слава о Пушкине как специалисте альковных дел широко разлеталась вокруг него и ласкала его слух. «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» Понятное дело, что это нравилось далеко не всем, но самого Александра Сергеевича чужое неприятие мало заботило. Он готов был и к шуточным дуэлям и к совсем не шуточным. Главное для него было – не снижать оборотов и быть всегда достойным своей высочайшей донжуанской репутации. Но пришло время и Пушкину испытать на себе последствия сексуального обаяния другого крупного соблазнителя дам.

Так же как и Пушкин, Дантес был обаятелен, смел и ловок. В отличие от Пушкина он не был гением ни в каком творческом деле и утверждал себя только на сексуальном поприще, зато был красив и обаял не только своей красотой и обхождением, но и блестящим мундиром одного из ультрааристократических русских гвардейских полков, над которым шефствовала сама императрица. Нет ничего удивительного, что этот француз заинтересовался женой Пушкина. Конечно, в первую очередь она его интересовала сама по себе, но, вероятно, мысль о том, чтобы завладеть женой другого мужчины – обладателя специфической репутации «помеси тигра и обезианы» (как его называли лицейские друзья), тоже могла поощрить его пуститься во все тяжкие.

Михаил не был уверен, что Дантес искренне полюбил Наталью Николаевну, хотя и не исключал этого. Клятвы Дантеса в любви к ней могли быть в одинаковой степени и искренними, и ложными, но вот Наталью Николаевну они, как и чары Дантеса, задели весьма глубоко. Она полюбила красавца кавалергарда. И именно поэтому приняла предложение посетить дом светской сводницы и распутницы Идалии Полетико, жаждавшей отомстить Пушкину за насмешку над собой, которая и организовала свидание с Дантесом tete-a-tete в своей квартире, находящейся в расположении кавалергардского полка, поскольку ее муж был полковником.

На этом свидании в ответ на свои уверения в любви Дантес получил признание Натали Пушкиной, что ее сердце принадлежит ему, но сама она не вольна идти за велением сердца. Сплетни об этой встрече, распущенные мадам Полетико, достигли, как она и рассчитывала, ушей многих сплетников и, главное, ушей Пушкина. Он имел со своей женой разговор, в котором она призналась, что да, любит Дантеса, но мужу не изменяла. И он поверил. А как мог не поверить ей человек, который много раньше описал практически то же самое в романе «Евгений Онегин» в диалоге Евгения и Татьяны – уже не Лариной, а Греминой? Все сошлось – гениальное провидение и действительность. Вины жены в том, что она полюбила другого – пусть всего лишь красивую пустышку – не было. Любовь ведь всегда права. Пушкин знал это и винить мог только себя за то, что так и не побудил жену отдать любовь одному только мужу.