Легко видеть

Представляя именно так сцену в доме новобрачных супругов Фризенгоф, Михаил был вполне уверен, что не ошибается. Почему? А вот почему. Барон Фризенгоф, прежде вполне лояльно, даже с симпатией относившийся к Пушкину, вдруг заявил, что совершенно меняет свое мнение о нем. Иной причины, кроме сведений из слезных признаний жены для изменения его отношения к Пушкину просто невозможно ни найти, ни вообразить. Но если этого мало, существует и еще одно важное свидетельство. Спустя годы, когда барон и баронесса Фризенгоф жили в Австрии в родовом имении барона Бродзяны в Чехии или Богемии, их навестил приехавший из Франции барон Дантес. Он был принят с распростертыми объятиями обоими супругами: женой, обрадованной встречей с любовником, о котором у нее остались прекрасные воспоминания (скорей всего, с надеждой освежить их) и мстителем за ее унижение; и мужем – в связи с тем, что он видел в госте орудие Небесного возмездия развратнику и нечестивцу, осквернившему невинную девушку, а заодно и его, барона Фризенгофа, семейный очаг.

Дом Фризенгофов оказался единственным в Австрии, где Дантесу был оказан в высшей степени дружественный прием. Об этом позаботилась другая любовница Пушкина – жена австрийского маршала Фикельмона Долли Фикельмон, внучка Михаила Илларионовича Кутузова и дочь другой любовницы Пушкина – Елизаветы Михайловны, сначала графини Тизенгаузен, а после гибели ее мужа, любимого адъютанта отца – Хитрово, которую Пушкин с милой непосредственностью за любовь к обширным декольте (видимо, ей было что показать) называл не иначе, как Лизой Голенькой. Надо сказать, что обе дамы – и мать, и дочь – сохранили верность памяти любимого поэта, мужчины и человека на всю жизнь.

Долли, занимая очень высокое положение при Венском дворе, не пожалела сил, чтобы сделать все видные дома в австрийской столице, а, может быть, и во всей империи вообще, недоступным для убийцы Александра Сергеевича, и добилась своего. Дантеса нигде не принимали. Не удивительно, что в знак особого своего расположения к чете Фризенгофов Дантес именно им подарил свой портрет. По свидетельству гостей из России, бывавших в их доме, этот портрет всегда висел на почетном месте. Зато портрета Пушкина там не было.

Вот и все. Других доказательств, пожалуй, не требовалось.

Затравленный безденежьем и долгами, неудачей – в коммерческом смысле – издания «Современника» (неудачей по всей видимости, организованной его скрытными врагами), невольник чести и своего мужского достоинства, Пушкин нашел-таки способ избавления от всех земных проблем в дуэли, претерпев перед смертью страшные муки с необыкновенным мужеством и самообладанием. Вдове он оставил после себя полное разорение. Но царь, никогда не забывавший о своем влечении к Натали Пушкиной, выкупил долги Пушкина, а ей назначил не особо крупную, но приличную пенсию в 7000 рублей в год. Пушкин перед кончиной сказал ей, чтобы после двухлетнего траура она снова вышла замуж, только не за шалопая. Время траура она провела в деревне, а вернувшись в Петербург, была вроде случайно (а может быть, и нет) встречена царем в английском магазине, где тот покупал подарки для своих детей, и он там же повелел ей бывать у него во дворце. Возобновление их знакомства на этот раз привело царя к вожделенной цели. Прекрасная Натали таки согласилась стать любовницей государя и даже забеременела от него. А грех царя взялся прикрыть то ли по любви к красавице, то ли по расчету – генерал Ланской. Во всяком случае, государь-император при совершении этого брака подарил Натали бриллиантовый фермуар незаурядной стоимости и объявил, что первого ребенка, родившегося у этой четы, он будет крестить сам. По существу это было признанием его отцовства – поскольку о своей связи и виновности в появлении ребенка на свет он прямо заявить не мог, то взял на себя роль крестного отца, хотя и нарушил таким образом христианский канон: родной (генетический) отец и крестный отец обязательно должны быть разными лицами. Два из трех претендентов на душу и тело Натали, таким образом, стали обладателями ее тела: Александр Сергеевич Пушкин – законный муж, гений русской литературы, и венценосный самодержец России государь-император Николай Павлович. Хоть и не одновременно, но пути их пересеклись еще в одном фокусе. А. П. Арапова – первая дочь Натальи Николаевны во втором браке, была совершенно уверена, что действительным ее отцом был император. Но это оказалось не последним пересечением линий Пушкина и царя Николая Первого в истории. Небесам было угодно, чтобы у них появились общие внуки – от дочери Александра Сергеевича, Натальи Александровны, во втором своем браке вышедшей замуж за принца Нассау, сына царя, который пошел в этом случае против воли самодержца. Следствием этого мезальянса стало появление на свет дочери Софии, ставшей в Англии графиней Торби. В доме Торби портреты Пушкина и царя стоят друг против друга по сей день.