Заняв такую позицию, великокняжеская власть получила близкую возможность прямого вмешательства во внутренние дела новгородской общины. А там отношения сложились в XV в. крайне тяжело. Рост силы и значения боярской аристократии, новгородского патрициата, поднявшего именно в XV в. значение правительственного совета старых посадников и тысяцких, вызвал острые социальные антагонизмы внутри вечевой общины. «А в то время, – жаловался новгородский книжник еще в 40-х гг., – не бе в Новегороде правде и праваго суда <…> и бе по волости изъежа велика и боры частыя, кричь и рыдание и вопль и клятва всими людми на старейшины наша и на град наш, зане не бе в нас милости и суда права». Неудачная финансовая и монетная политика привела к тому, что «бысть крестьяном скорбь велика и убыток в городи и по волостем»; народ за все беды винил «безправдивых бояр», сваливавших злоупотребления в монетном деле на «ливцов» и «весцов» денежных[256]
. Хозяйничанье боярской олигархии вызвало в следующие десятилетия сильное раздражение не только народной массы, но и рядового купечества, тянувшего по своим торговым интересам к Северо-Восточной Руси. Этот разлад и вырвал почву из-под ног партии Борецких. А между тем она, видимо, не считала еще своего дела безусловно погибшим и после 1471 г. Во главе новгородского управления видим в следующих годах вокруг степенного посадника Василия Ананьина всех людей этой стороны – Селезневых, Телятевых, Афанасьевых. Приписывая, надо полагать, первую неудачу внутреннему разладу, они стремятся подавить противников своей политики, бояр Полинарьиных и других, обычным приемом новгородского террора – погромом домов и целых улиц их сторонников. Но толпа вечевая была не на их стороне. Современник-пскович записал, что новгородские люди житии и маложитии сами призвали великого князя Ивана Васильевича на управу, «что на них насилье держат посадники и великие бояре, никому их судити не мочи, тии насилники творили, то их такоже имет князь великой судом по их насильству по мзде судити»[257]. В октябре 1475 г. Иван Васильевич двинулся на суд свой в Новгород миром, но со многими людьми. Подробное описание его пути отмечает, как чуть не на всех «станах» стекались к нему жалобщики новгородские; спешили и владыка, и бояре задобрить великого князя усердными и крупными дарами. Москвич по-своему записал общую суть жалоб, какие несли великому князю новгородские люди «о своем управлении». «Понеже бо, – говорит он, – земля она от много лет во своей воле живяху, а о великых князех, отчине своей, небрежаху и непослушаху их, и много зла бе в земли той, меже себе убийства и грабежи, и домом разорениа… напрасно, кой с которого можаше»[258]. В Новгороде явились к князю главные жалобщики – жертвы большого погрома, и били челом на бояр партии Борецких. Иван Васильевич принял их при владыке и посаднике и совете бояр новгородских и велел на обвиняемых дать вместе со своими приставами (а он назначил трех видных дьяков своих: Чюбара Зворыкина, Ф. Мансурова и Василия Долматова) – приставов от Новгорода, двух подвойских. И, учинив суд по обыску, обвинив их, главных виновников, в том числе бывшего посадника Василия Ананьина и одного из Борецких, Федора Исакова, «поймал», а других отдал на поруки архиепископу «в истцевых исках да в своей вине». Суд великого князя вплел в это дело и обвинение в намерении передаться Литве, придав уголовному делу политический характер, какой оно, впрочем, в действительности и имело. Это дало ему предлог сослать арестованных в Москву в оковах. С остальных же велел взыскать «исцевы убытки» в размере иска, а свою «вину» – по грамотам; собрал обильные дары с новгородцев, не только с бояр, но и с купцов и с житьих и со многих молодых людей, приходивших к нему с поминки и с челобитьем, так что «никаков не остался, который бы не пришел з дары». А великий князь отдаривал их своим жалованьем «от дорогих порт и от камок, и кубки, и ковши серебряные, и сороки соболей… и кони, коемуждо по достоинству»[259].