Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Прямые примеры битья челом в службу с вотчиной известны – неожиданно – лишь поздние. Один относится ко временам Василия Темного: в его жалованной грамоте 1461 г. читаем, что великий князь пожаловал суздальского землевладельца Алексея Краснослепа его же отчиною, пустошью Хоробровскою[288]

; пожалование не совсем понятное, не ясно и то, от кого «отъехал» Краснослеп, но вне связи с переходом на службу к великому князю от местного суздальского князька и вовсе нельзя объяснить пожалования служилого человека его же вотчиной; так и великий князь Иван Иванович, когда отец ему Тверь дал, приняв бывших тверских бояр в свои бояре, дал им жалованные грамоты на их вотчины. Яснее два других примера: из грамоты Ивана III 1487 г. узнаем, что муромский вотчинник Ивашка Максимов сын Глядящий «бил челом… великой княгине Софее и с своею вотчиною, с половиною селом Глядящим», и князь великий «пожаловал тем его половиною селом Глядячим»[289]

. Наконец, в духовном завещании Ивана III читаем: «а бояром и детям боярским ярославским со своими вотчинами и с куплями от моего сына Василия не отъехати никому никуды, а хто отъедет, и земли их сыну моему, а служат ему и он у них в их земли не вступается». На фоне наших источников эти строки производят впечатление чего-то необычного, исключительного: нет обычного права личного отъезда с сохранением вотчины на условии тянуть по земле и воде. Я думаю, что тут можно видеть отражение тех порядков и отношений, которые сохранились с большей косностью и верностью старине в мелких удельно-вотчинных захолустьях, от которых до нас почти вовсе документов и иных сведений не дошло. А наши источники – почти сплошь московские, т. е. отражают более сложную и напряженную политическую жизнь, в которой, по выражению Неволина, «разрушены были многие древние установления Русского народа». Еще один пример «отъезда с вотчиной» Павлов-Сильванский видит в истории Волоколамского монастыря, когда игумен Иосиф Волоцкий, недовольный подчинением князю Федору Борисовичу волоцкому, просил великого князя «принять монастырь в покров и в соблюдение свое»: взял бы великий князь монастырь с игуменом и братьею «в великое свое государство и не велел бы князю Федору Борисовичу вступатися ни во что». Житие Иосифа говорит об этом так, что Иосиф «отказался от своего государя в великое государство». Василий III, действительно, «взя обитель… в свою державу», а Иосиф, когда о том ходатайствовал, то подкреплял свое челобитье на ряде других примеров, когда монастыри, находящиеся в мелких вотчинных княжествах, были по челобитью игуменов Василием Темным взяты «в его государство» с запретом «тем князьям в те монастыри вступатись ни по что»[290]

.

В известном риторическом рассказе о «Житии и преставлении царя Русского, великого князя Дмитрия Ивановича» московский книжник вложил в уста Донскому цветистую речь по адресу бояр, где великий князь говорит, что с ними он царствовал, с ними держал землю Русскую, держал их в чести, и нареклись они у него не бояре, но князи земли его; и сыновьям, по повести этой, завещал Дмитрий любить бояр своих, честь им достойную воздавать, противу служений их и без воли их ничего не творить[291]

. А Ключевский, говоря о действительном укладе великорусской политической жизни, говорит: «Князь правил с двумя классами, господствовавшими в обществе, военно-служилым и духовным».

В каждом политически организованном обществе, в любой стране, выработавшей хотя бы самую элементарную административную организацию, есть отношения и, так сказать, нити властвования, которые надо в руке держать, чтобы действительно властвовать и управлять живыми силами этой страны. Таким органом власти в Северо-Восточной Руси удельного времени было боярство. Конечно, Ключевский вполне прав, называя рядом с ним и духовенство; я бы только предпочел сказать– церковь, т. к. тут дело не в духовенстве как классе, а в церкви как учреждении, как организации. Но ее я пока оставляю в стороне, потому что о ней разговор будет особый.

Князь удельного времени так же не представим без боярства, как древнерусский князь без дружины. В [прямой] связи с сильным и деятельным боярством его [князя] собственная общественная сила. И Москва растет, собирая к себе многолюдную боярскую массу, высасывает живые соки из соседей-соперников, привлекая на службу себе, добром или неволей, местные боярские силы. Удельное средневековье не знает еще безличных учреждений как деятельных сил управления и властвования. Оно строит свой политический быт на личных силах и личных отношениях. Присмотримся ближе, в каком смысле боярство было необходимым органом княжого властвования, и мы, быть может, лучше поймем, почему такая служба могла быть только вольной и основанной на договоре, на взаимной связи интересов и выгод. Две фигуры тут важны: боярин-наместник и боярин-вотчинник.