Несмотря на отсталую, полуфеодальную экономику и зависимость от зарубежного капитала, царская Россия на рубеже веков была одной из ведущих империалистических стран. Наряду с другими империалистическими державами – Великобританией, Францией и Германией – царская Россия участвовала в переделе мира, то есть боролась за колонии и расширение сферы влияния. Польша, Прибалтика, Финляндия, Кавказ, а также территории Дальнего Востока и Центральной Азии были фактически колониями Российской империи. Территориальные амбиции царизма, однако, были ненасытны. Алчный взгляд Санкт-Петербурга был устремлён в сторону Турции, Персии, но прежде всего – Китая, где разлагающаяся маньчжурская династия была не в силах помешать резне империалистических разбойников по живому телу страны, особенно после поражения Боксёрского восстания в 1900 году, в результате чего Россия заняла всю Маньчжурию. Хищническая экспансия России на Дальнем Востоке не на шутку взбудоражила новое японское правительство. Японские империалисты интерпретировали действия России как попытку блокировать их на материковой части Азии. Летом 1903 года в Токио победила «партия войны». А в одну из глухих февральских ночей 1904 года японцы напали на российский флот в Порт-Артуре, используя ту же тактику, которая будет повторена Японией при нападении на Пёрл-Харбор в 1941 году. Япония получила контроль над морем, и началась кровавая борьба, которая через одиннадцать месяцев привела к падению Порт-Артура и гибели 28,2 тысяч российских солдат, что составляло без малого половину гарнизона города. Спустя три недели после сдачи Порт-Артура началась Первая русская революция.
Новая, меньшевистская «Искра» первоначально отнеслась к войне неоднозначно, ограничившись лишь призывами к миру. Ленин высмеял эту идею, объяснив, что победа царизма в войне приведёт к укреплению режима в долгосрочном периоде, в то время как поражение России тут же даст начало революции. Он подверг российскую военную кампанию едкой критике, демонстрируя вырождение и коррумпированное нутро царского режима. Революционный интернационализм Ленина не имеет ничего общего с пацифизмом, так как исходит из классового анализа войны как продолжения политики другими средствами.
«Дело русской свободы и борьбы русского (и всемирного) пролетариата за социализм очень сильно зависит от военных поражений самодержавия, – писал Ленин в работе “Падение Порт-Артура”. – Это дело много выиграло от военного краха, внушающего страх всем европейским хранителям порядка. Революционный пролетариат должен неутомимо агитировать против войны, всегда памятуя при этом, что войны неустранимы, пока держится классовое господство вообще. Банальными фразами о мире а la Жорес[226]
не поможешь угнетённому классу, который не отвечает за буржуазную войну между двумя буржуазными нациями, который всё делает для свершения всякой буржуазии вообще, который знает необъятность народных бедствий и во время “мирной” капиталистической эксплуатации»[227].Расчёты самодержавия не учитывали классовую борьбу и рост национального единства. Либералы же сразу показали свою реакционную сущность. Неприязнь либералов к самодержавию, которое ограничивало доступ к дележу государственного пирога, вынудила их поддержать войну, сулящую большие прибыли за счёт приобретения новых восточных колоний. Бывший марксист Пётр Струве призвал студентов поддержать патриотические манифестации. Война на время ослабила революционное движение, но очень скоро она же придала ему новый мощный толчок. Жалкий вид, казалось бы, могучей русской армии, которая при первом серьёзном испытании разваливалась как карточный домик, разоблачал внутреннюю гнилость царского режима. Этот режим буквально трещал по швам.
Протест студенческой молодёжи нашёл своё выражение в росте числа террористических актов. Так, 15 июля 1904 года эсер Егор Созонов взорвал карету министра внутренних дел Плеве. Сорок лет спустя либерал Павел Николаевич Милюков, вспоминая настроение тех лет, отмечал, что «радость по поводу его [Плеве] убийства была всеобщая»[228]
. Царизм, встревоженный ростом революционных настроений, решил пойти на уступки. На место Плеве назначили князя П. Д. Святополк-Мирского, так как для предотвращения революционных тенденций царский режим решил сделать выбор в пользу либеральных реформ. Унизительные военные поражения сделали войну непопулярной не только в глазах широких масс, но и среди либеральной буржуазии, которая ловко отошла от патриотизма и встала на защиту пораженчества. Испугавшись угрозы революции снизу, режим пошёл на уступки и буржуазным либералам. Святополк-Мирский начал трубить о наступлении «новой эпохи».