«Теперь десятки тысяч революционных листков поглощались без остатка, причём, наверное, 9/10 из них не только прочитывались, но и зачитывались до дыр. Газета, которая недавно считалась в широких массах – и особенно в крестьянстве – делом “барским” и, случайно попавшая под руку, в лучшем случае употреблялась “на цыгарки”, теперь – бережно, даже любовно расправлялась, разглаживалась, передавалась грамотею, и толпа, затаив дыхание, жадно слушала, “что пишут о войне”… Не только солдатские эшелоны, двигавшиеся по всем линиям жел. дорог, чуть не дрались из-за газеты или иного печатного листка, брошенного из окон встречного поезда, но и крестьяне деревень, близких к жел. дорогам, с тех пор – и ещё несколько лет после войны – продолжали выпрашивать у проезжающих “газетку”…»[281]
Ровно за два дня до Кровавого воскресенья Пётр Струве, либерал с марксистским прошлым, писал в своём заграничном органе «Освобождение»: «Революционного народа в России ещё нет»[282]
. Опираясь на это высказывание, Троцкий давал либералам едкую характеристику:«В революционную роль пролетариата они не верили, зато верили в силу земских петиций, в Витте, в Святополк-Мирского, в банку динамита… Не было политического предрассудка, в который бы они не верили. Только веру в пролетариат они считали предрассудком»[283]
.Лучшим ответам всем скептикам стало величественное движение пролетариата.
10 января в Санкт-Петербурге появились баррикады. К 17 января на 650 предприятиях столицы бастовали уже 160 тысяч рабочих. В знак солидарности с рабочими Петербурга по всей стране прокатилась волна забастовок. Рабочий класс немедленно отреагировал на события Кровавого воскресенья. Только в январе в стачечном движении по всей стране участвовало более 400 тысяч рабочих. С 14 по 20 января всеобщая стачка охватила столицу Польши: здесь бастовали заводы, водители трамваев, извозчики и даже врачи. Варшава, занятая русскими войсками, напоминала военный лагерь. 16 января социалистические группы организовали демонстрацию, в которой приняло участие 100 тысяч рабочих. Войска, вызванные для разгона толпы, выпустили в людей 60 тысяч патронов. Официальные данные гласили: за три дня убито 64 человека, ранено 69, из которых 29 человек скончались позже. В городе объявили осадное положение.
Прибалтика тоже была охвачена революционным движением. Рига, Ревель и другие города были центрами масштабных революционных событий. 13 января 60 тысяч рижских рабочих организовали всеобщую политическую стачку, а ещё 15 тысяч включились в марш протеста. Генерал А. Н. Меллер-Закомельский приказал войскам стрелять по толпе, в результате – 20 погибших и 200 раненых. Вопреки свирепым репрессиям стачечное движение огненным вихрем пронеслось по территории Польши и Прибалтики. На Кавказе тоже вспыхнула всеобщая политическая забастовка. Движение стёрло все национальные границы: польские, армянские, грузинские, литовские и еврейские рабочие поддержали своих русских товарищей не словом, а делом, выступив против ненавистного им российского самодержавия. 12 января в Саратове началась очень опасная, по мнению правительства, стачка рабочих железнодорожных мастерских. Используя железнодорожные пути, она стремительно принесла революционную волну в глухую провинцию.
Рабочее движение всколыхнуло все общественные классы. Публичное неприятие существующего порядка вещей исходило не только от рабочих, но и от представителей «среднего класса», от буржуазных либералов и студентов.
«Выступление рабочих, – писал Троцкий, – дало перевес радикальным элементам интеллигенции, как ранее выступление земцев дало козырь в руки элементам оппортунистическим»[284]
.