Ленин и Троцкий. Путь к власти

«В течение второй половины минувшего октября в Финляндии произошли события, не имеющие себе примера за всё почти столетнее нахождение этого края под русским владычеством. Организована была общая политическая забастовка; появилась хорошо вооружённая и обученная “национальная гвардия” (милиция), которая заменила собою во многих местностях законную полицию, заставив её сложить свои полномочия; некоторым губернаторам представителями местных политических партий с угрозами предложено было оставить должность…»^[339]

Ежедневная переписка графа Витте с царём демонстрирует растущую тревогу по поводу революционной ситуации. Именно под давлением Витте царь опубликовал Манифест 17 октября. Становилось ясно, что уступки не только не остановили революцию, но и дали ей новый толчок. Витте ждал от царя проявления сочувствия, но был разочарован. Резолюция царя была такой: «Неужели этим 162 анархистам дадут возможность развращать армию? Их следовало бы всех повесить»^[340]

. И это было единственное замечание царя на письмо Витте.

Кроме писем Витте, царь получал отчёты от губернаторов. Так, варшавский губернатор Мартынов, описывая положение дел в Польше, отмечал:

«”Фанатическое настроение польского общества и враждебность к русским приняли размеры, никогда раньше не бывалые”. <…> Обнародование Манифеста 17 октября, истолкованного в ложном свете, “не произвело умиротворяющего действия, а, напротив, вызвало настолько выдающиеся, серьёзные события, что гор. Варшава и Варшавская губерния представляли собою один общий мятежнический стан”. На улицах и площадях устраивались митинги, на которых ораторы призывали к бунту; в городах, посадах и сёлах, часто при участии и по личной инициативе католического духовенства, устраивались многолюдные патриотические “демонстративные шествия, с пением революционных песен, с несением хоругвей, красных и чёрных флагов, на которых изображались польские белые орлы, разные другие польские эмблемы и революционные надписи”»^[341]

.

В Киеве и Одессе в октябре тоже прошли массовые акции протеста. Тем самым готовилась почва для перехода власти в руки рабочего класса. Росло революционное движение и в деревнях. В последние три месяца 1905 года было зарегистрировано 1590 случаев беспорядков среди крестьян. Помимо всего прочего, самодержавие захлестнули разногласия. В то время как Витте умолял царя осуществить реформу сверху, генерал Трепов, теневой диктатор Санкт-Петербурга, отдал знаменитый приказ своим войскам: «Патронов не жалеть!»

Беспомощность режима, охваченного взрывом народного гнева, проявляется в паническом тоне писем Витте к царю и его постоянных жалобах на отсутствие войск. В конечном итоге твердолобый Николай II всё-таки был вынужден примириться с действительностью и неохотно признал необходимость проведения выборов в Государственную Думу. Манифест 17 октября был воспринят Лениным как «первая победа революции». Радости на улицах не было предела! Толпы взволнованных людей собирались на центральных площадях и обсуждали ситуацию. 18–20 октября рабочие, вооружившись красными флагами, без предварительной подготовки, двинулись в тюрьмы и потребовали освободить политических заключённых. Двери некоторых московских тюрем были насильственно открыты, и заключённых вынесли из них на руках. Большевики прекрасно понимали, что нельзя слепо доверять обещаниям на бумаге и просто выступать за созыв Учредительного собрания. Несмотря на массовую эйфорию, Ленин пытался растолковать, что Манифест 17 октября – это просто тактическая уступка, и предостерегал от конституционных иллюзий и игр в парламентаризм.